Невозможное возможно: как я отстояла свою дочь у врожденной болезни

Ожидая своего второго малыша, я даже предположить, не могла, какие уроки жизни готовит мне судьба. Начиналось все хорошо. Желанный ребенок, благополучно проходящая беременность. До 27 недель. А потом неожиданный диагноз: сложнейший врожденный порок сердца, входящий всего в 2% от всех сердечных пороков. О том, чтобы прервать беременность, я даже и не думала. У меня в мыслях было лишь одно: я не могу лишить жизни своего малыша, с которым уже несколько месяцев мы живём одной жизнью – разговариваем, гуляем, спим, кушаем, слушаем музыку и в последнее время очень часто перестукиваемся друг с другом через стенку моего живота. Это просто незабываемые ощущения – новая жизнь внутри тебя.

Сейчас много деток рождается с подобными заболеваниями, но порок пороку рознь. Откуда ж мне это было тогда знать.

И в последние два месяца беременности я начала поиски. В нашем городе таковых не нашлось, и мне пришлось ехать за тысячи километров от родного дома на роды и последующую операцию для моего ребенка.

Путь длиною в сутки проходил с одной лишь мыслью: «Не родить бы в поезде». За день до отъезда врачи сказали мне, что момент родов достаточно близок. А мне нельзя рожать было в поезде, ну никак нельзя: ребенку сразу же после родов требовалась срочная госпитализация. Поддержки со стороны близких людей, к сожалению, у меня не было. Вот так и ехала я одна со страхами за жизнь ребенка.

Одна, в незнакомом городе, да еще и в интересном положении. Приходилось подстраиваться под ситуации и находить решения самостоятельно.

А как хочется «мирских» деликатесов в больнице, да и еще будучи беременной, думаю, знает каждый. В роддоме мне пришлось провести около трех недель, так как роды – это процесс сугубо индивидуальный, никогда не знаешь, когда встретишься со своим малышом.

И вот он, час икс, да не все так просто. Экстренное кесарево сечение: доктора не слышат сердцебиения малышки. Всё пролетело в один миг. Все куда-то бегут. Я читаю легкую панику на лицах медперсонала и практически в неосознанном состоянии подписываю какие-то бумаги на проведение предстоящей операции. И вот уже операционный стол. В этот момент я ненавижу всех, и прежде всего саму себя. Моя жизнь закончена: мой настрой был на самостоятельные роды. Тем не менее, выполняю все указания врачей.

Из разговора хирурга понимаю, что операция началась.

Единственное, что я поняла, она жива. Мне даже ее не показали, экстренная реанимация. После окончания операции я тоже в реанимации с подобными мамочками. Закончился непродолжительный сон и всем стали приносить детей на кормление, но только не мне…. На протяжении нескольких часов мне никто не говорил, что же с моим ребенком. Был один ответ: «Придет врач и все скажет». А его не было, врача-то. И лишь под вечер, когда мне разрешили встать, я смогла узнать, что ребенок жив.

Месяц мы провели в перинатальном центре, набирая вес для предстоящей операции на сердце. Месяц бессонных ночей: малышке требовалось сцеженное молоко каждые три часа независимо от времени суток. И вот, долгожданная детская кардиология, моя надежда на всё.

Средняя продолжительность жизни у таких деток без операции 3 года. Каково это — жить и осознавать, что у тебя есть всего лишь три года на совместное счастье, может, чуть больше, может, чуть меньше? У тебя есть совсем немного времени, в течение которого ты будешь просто смотреть, как медленно, но верно угасает жизнь твоего ребенка. И самое ужасное: ты ничего не сможешь сделать.

Что я чувствовала тогда? Сказать, что страх и полную безысходность, — ничего не сказать. Мне было тяжело еще и оттого, что я оказалась мамой-одиночкой. Папа ребенка, узнав о поставленном внутриутробном диагнозе, предпочел не вдаваться в подробности и благополучно устроил свой новый быт. На мне был весь груз ответственности за эту маленькую жизнь.

Буквально умоляя одного из лучших кардиохирургов России помочь нам, я была готова на все. Нам дали шанс, но без всяких гарантий и прогнозов. Я, безусловно, согласилась. С того самого момента использую любой шанс, который дарит мне жизнь. И, как показывает практика, это всегда беспроигрышный вариант. Последний шанс. Он есть у каждого из нас, но не все готовы им воспользоваться.

После — череда операций, реанимаций и восстановительных периодов. Каждый раз я испытываю на себе сочувствующие взгляды со стороны докторов. Каждый раз нам предлагают поехать домой и наслаждаться счастьем длиною чуть больше или меньше, чем 3 года. Каждый раз мы вместе с дочкой делаем один маленький шаг вперед и идем к нашей цели: из неоперабельного ребенка-инвалида превратиться в обычную счастливую девчонку.

В этой схватке у нее есть только я. У меня есть только она.

Прошло уже 4,5 года. Никаких прогнозов нам по-прежнему не дают, да они нам уже и не нужны. Мы научились проживать каждый день незабываемо и ярко. Мы научились жить здесь и сейчас. Впереди нас еще ждут испытания, но я точно знаю, что невозможное возможно.