Фото: http://russianpoetry.ru
Записки и дневниковые записи этого периода полны слез, страданий и раскаяния. Марина Цветаева признается сама себе, что убила младшую дочь своей нелюбовью, что малышке не хватило не столько еды и лекарств, сколько материнского тепла. Поэтесса не была с дочерью в момент смерти, не поехала на похороны, не побывала на могиле.
Через год после гибели Ирины Цветаева находит себе оправдание и пишет Максимилиану Волошину: «Лиля и Вера в Москве, служат, здоровы, я с ними давно разошлась из-за их нечеловеческого отношения к детям, – дали Ирине умереть с голоду в приюте под предлогом ненависти ко мне».
За это время Марина Ивановна успела успокоиться и «одеревенеть». Она неустанно пишет Сергею Эфрону, хотя он не отвечает и не выходит на связь. Целый год Цветаева боялась писать мужу о случившемся, опасалась, что «без Ирины будет ему не нужна». Рассказывая о смерти дочери, она не только пытается оправдать свой поступок, но и обещает любимому сына, которого вскоре действительно родит: «Но, чтобы Вы не слышали горестной вести из равнодушных уст, – Сереженька, в прошлом году, в Сретение, умерла Ирина. Болели обе, Алю я смогла спасти, Ирину – нет. Сереженька, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. Сделайте как я: НЕ помните. Не для Вашего и не для своего утешения – а как простую правду скажу: Ирина была очень странным, а может быть вовсе безнадежным ребенком, – все время качалась, почти не говорила, – может быть рахит, м. б. – вырождение, – не знаю.
Конечно, не будь Революции –
Но – не будь Революции –
Не принимайте моего отношения за бессердечие. Это – просто – возможность жить. Я одеревенела, стараюсь одеревенеть. Но – самое ужасное – сны. Когда я вижу ее во сне – кудрявую голову и обмызганное длинное платье – о, тогда, Сереженька, – нет утешенья, кроме смерти. <…>
Не пишу Вам подробно о смерти Ирины. Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела – чудо. Я вырывала ее у смерти, а я была совершенно безоружна! Не горюйте об Ирине, Вы ее совсем не знали, подумайте, что это Вам приснилось, не вините в бессердечии, я просто не хочу Вашей боли, – всю беру на себя! У нас будет сын, я знаю, что это будет, – чудесный героический сын, ибо мы оба герои».
За все годы переписки с мужем имя погибшей дочери упомянуто лишь однажды – в этом письме-объяснении.