Загадка Марины Цветаевой: почему великая поэтесса не стала хорошей матерью

Марина Цветаева, чьи стихи стали классикой русской литературы, была необычной матерью. По сей день современники спорят о том, любила ли она своих дочерей. Младшую Ирину поэтесса отправила в приют, а когда девочка преждевременно умерла, отказалась ехать на похороны. Одна из лучших русских поэтесс Марина Цветаева не могла себе простить смерть младшей дочери Ирины от голода в сиротском приюте. Был ли этот поступок жестоким или единственно возможным? Любила ли Цветаева дочерей, могла ли и хотела ли спасти жизнь им обеим? Современники по сей день не могут дать однозначные ответы на эти вопросы.Такие разные дочериЧтобы понять, насколько дорога и близка матери была новорожденная Ариадна, достаточно прочитать материнские дневники, в которых после появления на свет малышки речь идет только о ней одной. Каждую неделю Марина Ивановна считала, сколько у дочки зубов, сколько слов она уже знает, что умеет, чем отличается от остальных детей. А отличалась она разительно. Будучи ребенком гениальных родителей, Ариадна или Аля, как звали ее близкие, рано начала писать стихи, вела дневники, любила читать и имела собственные суждения по многим вопросам. Стихи дочери поэтесса даже опубликовала в своем сборнике «Психея». Цветаева спрашивала у Максимилиана Волошина, поэта, художника и друга семьи: «Макс, как ты себе представляешь Алю в будущем? Какова должна быть нормальная дочь Сережи и меня?». «И вы еще думаете, что у вас может быть нормальная дочь?!». Ариадна полностью оправдала ожидания родителей. Ее загадочная, творческая ненормальность постоянно оказывалась на виду. Цветаева ни на минуту не сомневалась в блестящем будущем дочери: «Она, конечно, будет поразительным ребенком», «К двум годам она будет красавицей. Вообще я ни в ее красоте, ни уме, ни блестящести не сомневаюсь ни капли», «Аля нисколько не капризна, – очень живой, но «легкий» ребенок». Совсем иные слова позже она будет писать в дневниках об Ирине, младшей дочери: «По краскам она будет эффектней Али, и вообще почему-то думаю – более внешней, жизненной. Но Аля – это дитя моего духа». Порой кажется, что Марина Ивановна любит дочь Алю так, как женщины любят мужчин – беззаветно и безоговорочно, ревностно и жадно. В своем письме к дочери, которая когда-нибудь повзрослеет, она пишет: «Ты все время повторяешь: «Лиля, Лиля, Лиля», даже сейчас, когда я пишу. Я этим оскорблена в моей гордости, я забываю, что ты еще не знаешь и еще долго не будешь знать, кто я, я молчу, даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз – ревную \ Теперь же в этой смеси гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего протеста, я ясно вижу – ревность. Чтобы понять всю необычайность для меня этого чувства, нужно было бы знать меня… лично до 30-го сентября 1913 г». С появлением младшей дочери эта ревность, кажется, еще усиливается. Из писем и записных книжек порой возникает ощущение, что Цветаева настолько безгранично обожает Алю, что не хочет делить эту свою любовь еще с кем-то. Даже в день родов она пишет Лиле Эфрон: «Поцелуйте за меня Алю и скажите ей, что ее сестра все время спит». || | Купить и скачать | По-разному относится поэтесса и к дурным привычкам дочерей. Маленькие шалости, нелепые поступки бывают у каждого ребенка. Про маленькую Алю, которой было чуть меньше полутора лет, мать пишет: «Из вещей она больше всего любит спичечные и гадкие папиросные коробки, из занятий – полоскание в ведре – иногда помойном. Другая дурная привычка: сдирание со стены известки и поглощение ее». Чуть позже Ирина примерно в том же возрасте могла часами напевать одну и ту же мелодию, тихонько раскачиваясь, уже находясь в приюте, билась головой о стены и пол, вызывая бурю насмешек сверстников. Цветаева считала дочь если не дурочкой, то уж точно недоразвитой, и относилась соответственно. Поэтесса ничего не ждала от Ирины и ничего в нее не вкладывала. Бедность, болезнь, приют Первые упоминания в письмах о бедственном положении Цветаевой и дочерей появляются в сентябре 1917 года, когда малышке Ирине нет еще и полугода, а Ариадне – уже полных пять лет. Поэтесса регулярно просила родственников мужа то оставить дочек у себя, то оплатить часть их питания или проживания. В письме Вере Эфрон она пишет: «Я больше так жить не могу, кончится плохо. Спасибо за предложение кормить Алю. Сейчас мы все идем обедать к Лиле. Я – нелегкий человек, и мое главное горе – брать что бы то ни было от кого бы то ни было». Поэтесса прекрасно понимает, что не умеет просить о помощи, но и не просить уже не в состоянии. Чтобы понять, как любящая мать решилась отдать дочку в приют, достаточно представить себя на ее месте – она уже давно не знает, где муж и жив ли он вообще, у нее нет не просто денег, но даже минимально необходимых для пропитания продуктов и возможности на них заработать: «С марта месяца ничего не знаю о Сереже, в последний раз видела его 18-го января 1918 г \ Живу с Алей и Ириной (Але 6 л., Ирине 2 г. 7 мес.) в Борисоглебском пер., против двух деревьев, в чердачной комнате – бывшей Сережиной. Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картофеля, остаток от пуда «одолженного» соседями — весь запас! \ Живу даровыми обедами (детскими)». С этими обедами, за которыми поэтесса ходила в детский сад с бидонами, связана еще одна вызывающая много споров история. Марина Ивановна привязывала маленькую Ирину лентой к стулу, потому что во время одного из таких походов дочка добралась до шкафа и съела целый кочан капусты. Поскольку присмотреть за девочками было некому, доведенная до отчаяния мать прибегла к крайним мерам. Чтобы спасти дочерей от голода, поэтесса на время отдает их в приют в Кунцево. Она навещает дочерей, привозит им сладости, но именно в этот период в записной книжке появляется признание, относящееся к маленькой Ирине: «Я никогда ее не любила». К слову, холодное отношение матери проявляется даже в том, что у каждого из детей были ласковые «домашние» имена: у старшей дочери Ариадны – Аля, у сына Георгия – Мур. И только Ирину Цветаева называет казенно и равнодушно. Это отвращение к дочери стало особенно острым, когда Аля начала жаловаться на сестру, что та не дает ей спать ни днем, ни ночью. Еще более озлобленной Марина Ивановна стала, когда старшая дочь слегла с малярией. Позже этот же недуг свалил и младшую дочку, но именно Але она приносила лекарства, именно ей добывала сладости, а малышки Ирины словно и не существовало. Вылечить обеих было не по средствам и не по силам. Поэтессе ничего не оставалось, как сделать выбор, спасти хотя бы одну и молиться о здоровье второй. То, что она выбрала дочь, которая была ей ближе, роднее и понятнее – поступок противоречивый.Фото: http://russianpoetry.ru Записки и дневниковые записи этого периода полны слез, страданий и раскаяния. Марина Цветаева признается сама себе, что убила младшую дочь своей нелюбовью, что малышке не хватило не столько еды и лекарств, сколько материнского тепла. Поэтесса не была с дочерью в момент смерти, не поехала на похороны, не побывала на могиле. Через год после гибели Ирины Цветаева находит себе оправдание и пишет Максимилиану Волошину: «Лиля и Вера в Москве, служат, здоровы, я с ними давно разошлась из-за их нечеловеческого отношения к детям, – дали Ирине умереть с голоду в приюте под предлогом ненависти ко мне». За это время Марина Ивановна успела успокоиться и «одеревенеть». Она неустанно пишет Сергею Эфрону, хотя он не отвечает и не выходит на связь. Целый год Цветаева боялась писать мужу о случившемся, опасалась, что «без Ирины будет ему не нужна». Рассказывая о смерти дочери, она не только пытается оправдать свой поступок, но и обещает любимому сына, которого вскоре действительно родит: «Но, чтобы Вы не слышали горестной вести из равнодушных уст, – Сереженька, в прошлом году, в Сретение, умерла Ирина. Болели обе, Алю я смогла спасти, Ирину – нет. Сереженька, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. Сделайте как я: НЕ помните. Не для Вашего и не для своего утешения – а как простую правду скажу: Ирина была очень странным, а может быть вовсе безнадежным ребенком, – все время качалась, почти не говорила, – может быть рахит, м. б. – вырождение, – не знаю. Конечно, не будь Революции – Но – не будь Революции – Не принимайте моего отношения за бессердечие. Это – просто – возможность жить. Я одеревенела, стараюсь одеревенеть. Но – самое ужасное – сны. Когда я вижу ее во сне – кудрявую голову и обмызганное длинное платье – о, тогда, Сереженька, – нет утешенья, кроме смерти. \ Не пишу Вам подробно о смерти Ирины. Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела – чудо. Я вырывала ее у смерти, а я была совершенно безоружна! Не горюйте об Ирине, Вы ее совсем не знали, подумайте, что это Вам приснилось, не вините в бессердечии, я просто не хочу Вашей боли, – всю беру на себя! У нас будет сын, я знаю, что это будет, – чудесный героический сын, ибо мы оба герои». За все годы переписки с мужем имя погибшей дочери упомянуто лишь однажды – в этом письме-объяснении.Фото: http://melodia-online.ru 31 августа 1941 года Марина Цветаева повесилась в доме Бродельщиковых в Елабуге. Все три предсмертные записки так или иначе связаны с детьми. У сына Мура она просит прощения и передает через него мужу и дочери Але, что «любила их до последней минуты». К Николаю Асееву, поэту и другу, она обращается с просьбой практически усыновить Мура, которому на тот момент было шестнадцать лет. Даже на смертном одре она переживает за его здоровье и просит не оставлять одного. Третья записка была адресована «эвакуированным», и в ней Марина Ивановна снова просит не оставлять сына в одиночестве, помочь ему добраться пароходом до Чистополя к Асеевым, которым и предстоит стать для него семьей. Споры о том, была ли Марина Цветаева бездарна в материнстве, не утихают до сих пор. Вряд ли ее можно назвать плохой матерью – скорее глупой и несчастной. Ее поступки невозможно извинить, но можно понять. Биографы обвиняла Цветаеву в предвзятом отношении к младшей дочери, из-за которого она и сделала роковой выбор, приняла решение оставить ее в приюте в голодном 1917 году и в итоге допустить гибель. Но в записных книжках открывается истина – даже о своей любимице, дорогой и нежно обожаемой Ариадне поэтесса пишет: «Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствуя отвращение, чуждость, никак не могу любить». Гениальная поэтесса не могла любить своих детей просто за то, что они ее дети. В отличие от миллионов других матерей ей нужны были более веские основания. Заглавное фото: http://astronavigator.blogspot.com.tr