Разговор двух отцов о возне с детьми

Два отца, Сергей Владимирович Реутский – учитель физкультуры, а также методист направления Школа диалога с препятствием «Хорошёвской прогимназии» и Сергей Владимирович Плахотников – директор «Хорошёвской прогимназии» беседуют об игре, борьбе и умении держать баланс при общении с детьми. Два отца, Сергей Владимирович Реутский – методист направления «Хорошёвской прогимназии» и Сергей Владимирович Плахотников – директор «Хорошёвской прогимназии» беседуют об игре, борьбе и умении держать баланс при общении с детьми. Возня – romp, англ. слэнг, легкая победа. С.П.: Сереж, я много наблюдал за твоей работой с детьми, и больше всего меня очаровывает не то, как ты организуешь взаимодействие детей с детьми или с родителями, а когда ты сам входишь в контакт с ребенком и начинаешь с ним играть. К примеру, когда мальчишка пытается вытолкнуть тебя с острова (мата), и ты уворачиваешься, уходишь от него, и так как бы совсем неагрессивно нападаешь, кажется, что вы с ним совсем на равных. Видно, что вы оба радуетесь. Это не похоже на борьбу, скорее возня двух равных ради обоюдного удовольствия. Скажи, чем такая возня отличается от борьбы?Cергей Реутский, учитель физкультуры, методист направления "Школа диалога с препятствием"С.Р.: Ну, первое, что надо сказать, в борьбе есть желание победить, есть соревнование, а в возне главное – это общение или взаимодействие. В возне мы создаем друг для друга препятствия, придумываем своего рода загадки, которые надо разрешить к обоюдному удовольствию. Причем, так как силы не равны, то у взрослого появляется собственная, взрослая задачка – как уравнять силы. Если взрослый справляется, то оба получают удовольствие. С.П.: Сереж, а ты чувствуешь точку перехода? Вот, идет возня, возня, возня и вдруг она перешла в борьбу?Сергей Плахотников, директор «Хорошёвской прогимназии»С.Р.: Да, конечно. Как только желание победить становится ведущим, в этот момент разрушается гармония… С.П.: Подожди, а в возне разве нет желания победить? С.Р.: Да, ты прав, оно есть, но это не победа любой ценой – это стремление бороться на равных. В возне я борюсь только частью своих сил… С.П.: То есть в возне есть элемент жребия. Раз у нас равные возможности, то если ты победил, то это скорее везение, нежели превосходство в силе. С.Р.: Да, конечно. Это и для тебя загадка, и для него. А раз загадка – то в процессе мышечного напряжения и противостояния включается мышление, но это не шахматы, поэтому оно мерцает: то ли везение, то ли мышление… В возне приходится постоянно контролировать и внутреннюю ситуацию и внешнюю, по жизни нам редко удается это делать. В религиозной жизни это обязательный компонент. С.П.: Поясни. С.Р.: Ну, как же? Внутреннее ограничение, оно постоянно сопряжено с внешними действиями, все внешнее имеет нравственное значение. К примеру, пост. Хочу сказать, что я был удивлен, насколько люди, ведущие аскетическую практику, легко схватывают смысл возни. У них умения нет, но способность к возне очевидна – одновременно и внутренний и внешний план контролируют. Один из дяденек, тренировавшихся с нами боевым искусствам, был рукоположен в дьяконы и не имел возможности посещать тренировки. Спустя год ребята затащили его на одно из занятий, и я попал с ним в пару. Ну, думаю, сейчас я ему покажу… Начинаю наносить удары, не попадаю. Тщательно готовлю атаку, отвлекаю, промахиваюсь. Начинаю прибавлять по скорости и силе, ничего не получается, это было похоже на ловлю чаинки ложкой в стакане. Чем резче я действовал, тем сильнее моя агрессия сдвигала его с линии атаки. После занятий бросаемся к тренеру с вопросом, в чем дело, мы столько тренировались, а он всех превосходит с легкостью. Ответ был неожиданный: он занимался внутренней работой больше вас, но в другой области, здесь же это реализовалась. Тогда я впервые реально столкнулся с тем, что аскетика и самоконтроль могут развивать способности. С.П.: Теперь мы понимаем, что возня от борьбы отличается. В борьбе больше соревновательности, а в возне – удовольствия от процесса, тем не менее, кто-то верх одерживает. Но череда проигрышей и выигрышей – она мимолетная: выиграл-проиграл, проиграл-выиграл… Проигрыш и выигрыш не фиксируются и не являются чьим-то достоянием… С.Р.: Это не цель! Проиграл, и можно дальше двигаться, выиграл – и можно дальше двигаться… С.П.: Ты говорил о том, что сильный пытается уравнять возможности. Поясни, каким образом эти возможности уравнивать? С.Р.: Это, пожалуй, самое сложное. Тут два пути: либо ты интуитивно чувствуешь, что вы на равных выступаете, либо ты осознанно начинаешь ограничивать какую-нибудь свою возможность. К примеру, самое простое – я борюсь одной рукой или на одной ноге, пихаюсь только руками или только ногами, или только головой, или только боком. Сложнее, когда я ограничиваю себя по скорости, т.е. я все делаю с одной скоростью и не ускоряюсь. Возможны так же разные сочетания: «я быстрый, но слабый», «сильный, но медленный», могу быть «гибким, но медленным», «слабым, но ловким». Такие задачки. С.П.: Пока ты не сказал, что можно ограничивать себя рационально, я об этом не задумывался. Когда я возился со своими детьми, которые уже выросли, я частенько ловил себя на том, что играю с ними в поддавки и всегда чувствовал в этом какую-то неискренность. Теперь я понимаю, что поддавки – это не уравнивание возможностей. В поддавках задача проиграть, в возне же – выиграть ограниченным количеством средств. С.Р.: Да, верно. До того как я начал заниматься боевыми искусствами, я сам этого не различал, а именно на тренировках нам приходилось работать в часть своей силы. Мой тренер мог всегда прибавить или убавить в том или ином качестве. К примеру, скорость поединка все время нарастала, нарастала, доводилась до предельной, когда я не могу справиться и потом плавно опускалась до той, когда я выигрываю и потом снова… И эти своего рода «горки» нас чрезвычайно продвигали, я чувствовал границы своих возможностей и то, как они расширялись (а ещё интереснее постараться выиграть, действуя медленнее партнёра). Именно тогда мне захотелось подходить к пределам детских возможностей в педагогике, к зоне ближайшего развития. И ресурс этого я вижу в возне, где нет соревновательности и поддавков. Знаешь, когда я выигрываю у более слабых, я неудобство некоторое испытываю, чувствую несправедливость, поэтому, когда я играл в волейбол с детьми, я подавал только снизу или, мы договаривались и играли без нападающих ударов. И тогда игра становилась интересной и непредсказуемой. С.П.: Я бывал в домах, которые сверху до низу заставлены кубками, которые папа выигрывал, к примеру, в большой теннис. И у детей воспитывается соответствующий настрой – побеждать. Скажи, это желание побеждать, оно полезно для человеческой души? С.Р.: Желание быть первым и желание преодолеть препятствие – вещи разные. Те, кто осваивал Север – кубки не получали. Понимаешь, нет побежденного, нет смысла бороться. Когда практикуется только соревнование, то ты остаешься один, потому что кругом противники, ты ни к кому не можешь присоединиться. Возня не возможна без соединенности, настроя на другого, сопереживания. Каждый раз не знаешь, кто победит, своего рода бесконечная образовательная ситуация для обоих. С.П.: То есть проигрыш и выигрыш в возне не подвергается анализу? Это не материал. Это легкость «начала-конца». С.Р.: Да! Точно! Это все время начало, пока на обед не позовут или из воды не выгонят. С.П.: Давай тогда возьмем конкретную ситуацию: папа лежит на диване, а сын неожиданно прыгает ему на живот. С.Р.: Ну, самое красивое – это когда ты мягко принял его на себя, перекатил и – оба на полу: «Ах, напал, тогда давай заново, кто кого с дивана спихнет!» Теперь превращаешься в медлительного быка и начинаешь бодаться. Все силы свои тратишь, а он вскарабкается сверху и цепко держится, ногами вдруг упрется в спинку дивана и спихнет тебя. Тут же может сложение сил получиться. Лоб в лоб большую массу столкнуть невозможно. Ребенок постепенно догадывается, что сильного и медленного противника нужно перепрыгнуть, или подлезть, или обойти и потом, используя его мощную инерцию, направить в нужную для себя сторону. Или кто кого придавит. Ты, к примеру, снова сильный, но медлительный, а он так и норовит выскользнуть и оказаться наверху. Оттуда его нужно сбросить и снова попытаться придавить. Еще на диване очень удобно создавать тесноты. Пролезешь в эту щелочку? Или я обхватываю ребенка каким-то способом, а он должен выбраться. Это предборьба, освобождение от захвата. Очень важно совершить открытие – чтобы найти выход из жёсткого захвата, нужно расслабиться и выскользнуть, а еще, входя в резонанс с тем, кто тебя держит, можно любой захват расшатать и освободиться. Действуя в сторону приложения сил партнёра, ты гарантированно выводишь его из равновесия. Хорошо бы нам, взрослым, не поучать наших исследователей, а обращать их внимание на то, что у них получилось и радоваться их открытиям. С.П.: Хорошо, давай еще пофантазируем. Утро. Папа с мамой проснулись в кровати, дети вбегают и плюхаются между. С.Р.: Утром немножко другое дело. Если плюхаются – это начало той же возни, только с бережным отношением к маме и младшим. Чаще бывает, что нам утром нужно бережно разбудить детей. Все еще немного заторможены. У нас в семье очень хорошо массаж прижился. Простой массаж не интересно делать. Все началось с «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы», но это быстро надоело и дети стали фантазировать: то Буратино начал носом спину ковырять (пальчиком под ребро), то Илья Муромец пришел и стал спину топтать, а дальше были бесконечные сказки. И тут главное – очередность соблюдать, мне же тоже хочется это удовольствие получить, да и ребёнок незаметно для себя просыпается и встаёт. Мы стали об очередности договариваться, хотя мои сказки были, конечно, длиннее. И вот ходили они пятками по моей спине, а там же баланс надо держать, не сделать больно, на маму не упасть и помнить, где у папы слабое место. В этом году внучка исследовала меня с точки зрения, где у меня самое щекотное место. Но раз я терплю, то и она должна была терпеть, когда я ее щекотал. Такая игра у нас была на выдержку. С.П.: Такая ситуация. Папа сидит за рабочим столом, а ребенок подкрался сзади и душит за шею. С.Р.: Самое трудное в этой ситуации – выйти из своего дела и присоединиться к ребенку. Отогнал – что-то рухнуло, что-то разрушилось. Если повис на шее, то сможешь на колени забраться? А на плечи? А сможешь, не касаясь пола, вокруг кресла пробраться и снова на коленях оказаться? Очень красиво – это побудить ребенка что-то самому придумать… Такая игра очень легко заканчивается словами: «мне тут надо поработать, приходи еще». Оба получили необходимый заряд телесного контакта. Детей с его дефицитом в детском саду хорошо видно, они постоянно на мне виснут, им нужно насытиться. Я своих детей много таскал на руках, на плечах, подмышкой. Я крепкий мужчина был. В борьбе есть захват на мельницу, я этим захватом дочь на плечи взваливал и шел километра полтора с речки после купания. Мы с ней разговаривали, сказки рассказывали, она даже могла задремать, потом снова в разговор включалась. Дочка всегда была моей любимой штангой, а теперь внучка. С.П.: Скажи, а что самое важное в возне с сыновьями? С.Р.: В возне с мальчиками очень важно, чтобы они поверили в свои силы, что они все могут, что нет невозможного. Даже если не получается, то нужно догадаться, либо отмобилизоваться, приложив больше силы. С.П.: А с девочкой что? С.Р.: Раньше я думал, что нет никакой разницы, но когда я об этом задумался, то понял, что, во-первых, дочери значительно больше поддержки было оказано, во-вторых, нет необходимости ей доходить до предела возможностей. Если сын срывался с рукохода, то он начинал с того же места, а дочь могла ко мне на плечи сесть, отдохнуть и идти по рукоходу дальше. С.П.: То есть для мальчика уверенность в своих силах складывалась из того, что в любой сложной ситуации есть выход, а у девочки уверенность в своих силах складывалась из умения получить поддержку. С.Р.: Да, раньше я этого не понимал. Получить поддержку – это другой способ быть уверенным в своих силах. Знаешь, одна из опасностей при работе на спортивном комплексе – это индивидуальная внутренняя невозможность попросить о помощи. С.П.: То есть когда мы говорим, мальчики и девочки, то мы имеем в виду доминанту или акцент. Это не значит, что мальчик не должен просить о помощи, а девочка не может быть «умной Машей». С.Р.: Мне стало понятно, что девочек не стоит доводить до предела возможностей, а с мальчишками к пределу подходить нормально. С.П.: Тут мне важно понимать о каком пределе идет речь. Если предел – это отец, и я не могу победить отца, потому что он сильнее или строже (страшнее), то это беда. Если это предел, который я установил себе сам, к примеру, я не могу спрыгнуть с седьмой ступеньки шведской стенки, то эта ситуация продуктивная. Я знаю, что с шестой спрыгну, а с седьмой – не рискую, не рискую пока. Поэтому прыгаю с шестой, но разными способами: боком, спиной вперед, с поворотом или прыгаю в мишень, как парашютист. Такая ситуация продуктивна, она отражает диалог с препятствием, внутреннюю работу, а не раздражение и формулирование претензий отцу или кому-то сильному. Девочка же, прыгая с шестой ступеньки, может воображать себя очень красивой, летящей, ее платье будет развеваться… С.Р.: Да, да. Нельзя сразу вести ребенка к пределу его возможностей, он сначала свои возможности должен узнать, узнать в разных областях движения: и в прыжках, и в балансе, и в борьбе, и лазании… Только тогда, нащупав предел, мы можем начать разговаривать, ища решение. Тут и соединенность появляется и понимание того, что не все в этой жизни получается сразу. С.П.: И тогда слова в «следующий раз» - это не уход от препятствия, а возможность к нему вернуться, но в новом состоянии. Если дожимать, то недалеко до травмы душевной или физической: от злобы на себя, на свое бессилие до разбитого носа. Недавно я видел, как девятилетний мальчишка подтягивался на турнике до полного бессилия и слез. Он снова и снова вис на перекладине, но так и не мог подтянуться, закончилось все тем, что он со злостью стал пинать стойку, словно турник виноват. Откуда эта стратегия самоистязания и победы любой ценой? Думаю, это плоды папиного мировоззрения. Теперь мы подошли к травмоопасности возни. С.Р.: Все дети всегда играли в салочки, это безопасная игра. Теперь же обязательно находится такой ребенок, который или забодает, или наступит на ногу, или размажет по стене кого-то. Они не проходят школы игры. В такой ситуации взрослый должен хорошо чувствовать возможную травму, ее предвидеть. К травме обычно приводят две вещи: или неуверенность и закрепощенность, или чрезмерная эмоциональность и потеря контроля. С первой ситуацией справиться легче, нужно просто действовать медленнее. Со второй сложнее, т.к. мы заводимся оба и где нам взять силы, чтобы остановиться и переключиться на что-то другое не понятно. С.П.: Обычно опасность и травмоопасность лучше чувствует мама, которая наблюдает за тем, как папа и дети возятся. С.Р.: Да, у мамы много страхов. Я бы с мамами специально проводил курс молодого бойца. Если с папами нужно работать на чувствительность и соединенность, то с мамами нужно поиграть в мальчишеские игры, чтобы они почувствовали, как это здорово и возникло доверие ребенку и отцу. Когда это возникает, то мама и нужные слова находит в критической ситуации. С.П.: Тут есть еще один аспект, о котором часто говорит Люда Краснобаева, рассказывая про бытовые риски. Мама так боится, что ребенок порежется ножом, что он обязательно порежется, удовлетворив мамино желание-страх. С.Р.: Да, я наблюдал подобную картину на детской площадке, когда шестилетний мальчишка лазал по низким заборчикам и металлической лазалке-черепашке, а мама все время его одергивала: аккуратно, куда полез, стой, что ты делаешь. Эмоциональное возбуждение у обоих нарастало, и понятно, чем все кончилось. Если дети не в эмоционально возбужденном состоянии, то они очень осторожно осваивают пространство. Представь, висят качели, малыш подошел, посмотрел, отошел, снова подошел, дотронулся до них, качнул, повис, залез, слез… Главное, ему не мешать своей чрезмерной возбужденностью, будь то восхищение или тревога.