Почему же я (и не единственная из выпуска), забрав в школьной канцелярии аттестат, вышла из четырехэтажного кирпичного здания с тем, чтобы никогда на него не оглянуться? Накануне выпускных вечеров из года в год по телевизору крутят два фильма о старшеклассниках – «Завтра была война» и «Доживем до понедельника». Сегодня это безусловные ретро-истории, каждая о своем времени, но и в одной и во второй изображено противостояние «хороший директор – плохой учитель» или «плохой завуч – хороший учитель», в результате которого в первую очередь страдают дети. Несмотря на то, что в первой картине описан трагический момент нашей истории, а во второй – довольно мрачный и малоприятный, для учеников – героев фильма - Педагог является личностью и авторитетом. Мне 35, и мне повезло с педагогами куда меньше. Основное противостояние сводилось к формуле «учителя – дети». «Школьные годы чудесные» выпали на уникальный период – перестройку. В каких-то школах уже вывели комсомольскую организацию за пределы учебного заведения, в каких-то учителя приносили на «литературу» распечатки Гумилева, моя же (ныне элитная гимназия номер такой-то) словно законсервировалась в самом махровом застое. Класс у нас был самый обыкновенный и довольно разношерстный, рядом со школой в старом районе находились и элитные дома и бывшие бараки, но меряться дорогими ручками-наклейками или дразнить за потертые штаны было как-то не в заводе. Были и детские интриги, и группировки, и драки, но организованной травли, ненависти или целевых подлянок не случалось. В общем, нормальные дети, впоследствии подростки. Почему же я (и не единственная из выпуска), забрав в школьной канцелярии аттестат, вышла из четырехэтажного кирпичного здания с тем, чтобы никогда на него не оглянуться? Сейчас, анализируя происходящее, я понимаю, что это был вполне закономерный шаг, к которому день за днем на протяжении десяти лет подталкивала школьная система. Не знаю, чем руководствовалась администрация школы и преподавательский состав, но принцип «разделяй и властвуй» они проводили в жизнь постоянно. Зачем? – сложно сказать, ведь взрослый и так по умолчанию сильнее и авторитетнее ребенка. Учитель Мельников, герой Вячеслава Тихонова из «Доживем до понедельника» говорил, что педагог должен каждый день, каждый урок доказывать ученикам, что его слова что-то стоят. Наш педсостав это кино явно не смотрел. Вместо доказательств использовались аксиомы «нас не интересует, что ты думаешь» или «причем здесь твое мнение». Дневники пестрели замечаниями «спорил с учителем», «неверно истолковал образ (к примеру) Базарова». Но это все-таки чуть позже, когда нам было по 11-12 лет, а началось все с самой что ни на есть начальной школы, когда система принялась отрабатывать свои методики на совсем маленьких детях. Скажем, на переменах нельзя бегать. Сразу поясню, что дело не в самом запрете – это сейчас известно, что ограничивать подвижность ребенка вредно, а почти 30 лет назад считалось формой дисциплины. Но были дежурные со специальными блокнотами, в которые записывались фамилии нарушителей. Для подстраховки дежурных было двое: тот, кто по окончании перемены предъявит меньший список – получал взыскание. Класс был разделен на так называемые октябрятские звездочки, между которыми шло соревнование – кто больше других сообщит о том, что одноклассник залез на парту, скорчил рожу, забыл сменную обувь. Какие-то защитные механизмы, видимо, срабатывали, поскольку дети все же старались друг на друга не стучать. На родительском собрании все преподносилось как злостные нарушения дисциплины – равно забытая сменка и факт недоносительства – в подробности родителей не посвящали, и кто-то мог дома вместе с отпрыском надо всем посмеяться, а кто-то и схватиться за ремень. Случалось, что кто-то из детей среди учебного года менял фамилию. Взрослым понятно – родители развелись. «Деликатная» классная на классном часе использовала всегда одну и ту же схему. Ученик отсылался с поручением («принести карту из учительской»), а всем остальным проникновенно сообщались подробности с указанием: не травмировать психику одноклассника, ему из без того бедному плохо. «Пострадавшего», естественно, немедленно информировали, и он становился своеобразным заложником в ловких руках училки: всегда был шанс при всем классе услышать: ага, Иванов, пока твой папочка крутит любовь налево и направо, ты прогулял уроки! (Взрослый человек за такое, как минимум, вызовет на дуэль, а ребенок либо молчал, либо начинал еще больше прогуливать). Другими методами действовала биологичка. В начале урока изымался дневник у Д., самого рослого и сильного парня (он занимался еще баскетболом и боксом), и если кто-то себя плохо ведет (а скучно ведь изучать кольчатых червей) – все художества провинившегося «вешались» на Д. «Сам с ними потом разберешься», - разрешала учительница. Не все знали, что Д. из неблагополучной семьи и, несмотря на спортивную подготовку, не мог еще противостоять пьющему папаше с его воспитательными методами. А синяки – ну с тренировки, конечно. Учителя-предметники каждый зажигали, кто как мог. Химичка радостно ставила двойки за списывание – нет-нет, тому, у кого списали, а не наоборот. Учитель литературы на полном серьезе устраивал голосование на тему «любила ли Маша Дубровского» - «большинство» получало 5 баллов, «меньшинство» - 3, воздержавшиеся – 4. Кстати, было ли прочитано произведение, его не интересовало. Примеров можно вспомнить довольно много. Отдельное веселье было на уроках физкультуры. Больше всех доставалось Т. – самому талантливому мальчику в классе, который отлично рисовал, пел, играл, кажется, на любом инструменте, но был немного увалень и – золотое дно для физрука! – с еврейской фамилией. Не помню, сколько раз надо было подтянуться на перекладине, но Т. с нормативом явно не справлялся, и его подбадривали рекомендацией «не висеть как кошерная сосиска». Другой мальчик, ловкий, но маленького роста, по фамилии Ранцев, навсегда для преподавателя стал Засранцевым. Так его и вызывали на перекличке. Ну а те две девчонки, которые носили очки… одну из них физрук настолько затравил, что очки она оставляла в раздевалке, в результате получила травму, довольно серьезную. Потом, кажется, ее родители добыли какую-то липовую справку, чтобы та уже не ходила на физру. Отдельного упоминания заслуживает идеологическая составляющая – школа просто дышала пионерией и комсомолом, хотя задача учебного заведения, казалось бы, несколько другая. В некоторых классах дети и без принуждения создавали пионерские дружины, придумывали какие-то конкурсы и зарницы, даже выпускали подобие стенгазеты, - особых карательных мер к ним не применили, но велели все делать под контролем ответственного учителя, ему же и сдавать отчеты. Кто-то доложил завучу об ученике, который не встал во время исполнения гимна – парень был поставлен перед выбором, мыть школу во время каникул или получить выговор «куда следует». Возможно, это воспринималось бы более естественно, учись мы лет на 10 пораньше, но когда за пределами школы была гласность, программа «Взгляд» и огромное количество ранее не издававшихся книг, дети и подростки пытались как-то самостоятельно сопоставлять факты и мыслить. Надо сказать, что бунтовать нам в голову как-то не приходило. То ли мы были действительно запуганы сильными облеченными властью взрослыми, то ли в старших классах было не до этого, кому-то было пора готовиться в институты, кого-то закружила первая любовь, а кто и пофарцовывал помаленьку в новых условиях дикого капитализма. А скорее всего – просто приноровились к двойной морали. Не знаю. Когда отменяли школьную форму, это касалось кого угодно, только не нашу школу, - пусть. Девочки стали носить фартуки и жилетки в сумках и надевать при виде особо бдительных педагогов. Запрещали носить украшения – ок, мы положим серьги в карман. Многие «нельзя» обходились при помощи формулы «можно, если не поймали». Прошло почти двадцать лет с выпускного, на котором я не была. Сейчас мне кажется, что педагоги проделывали все школьные фокусы не по злобе и не от желания поиздеваться над детьми, а были просто сломаны системой (и отчасти властной и неумной директрисой). Ни к кому из своих одноклассников неприязни я не испытывала, надеюсь, у них все сложилось благополучно. Видимо, причина, по которой я не пошла на выпускной, ни разу не позвонила никому из класса (не говоря о преподавателях) и ни разу не зашла в школу, – осознание себя подопытным кроликом и нежелание смотреть в глаза таким же невольным участникам эксперимента. Для себя я формулирую ту, старую ситуацию как «не повезло». Мои друзья, учившиеся в школе через дорогу (с ними общаемся до сих пор), узнали, что у их пожилого учителя сгорел гараж, скинулись (взрослые состоявшиеся мужики) и купили ему «Жигули». Моя тетя (ей за 70) вместе с двумя одноклассницами каждые две недели ездит к их совсем уже старенькой классной руководительнице помогать по хозяйству. Вообще позитивных примеров на эту тему значительно больше, что не может не радовать. А своей школе я, пожалуй, благодарна за инъекцию цинизма и равнодушия, имеющих прикладное значение в определенных жизненных ситуациях.
