Людмила Петрановская: «Маленький ребёнок может быть эгоистом, и это нормально»

Психолог Людмила Петрановская, один из ведущих специалистов РФ в области семейного устройства, рассказала «Летидору» о причинах и следствиях распространённых внутрисемейных конфликтов, альтернативном образовании и о том, почему детей в наших детдомах не становится меньше. «Существует у родителей странная фантазия, что ребёнок – это какой-то монстр, стремящийся захватить власть. Но ребенку это вовсе не нужно. Он хочет быть ребенком. И мячик», – говорит один из самых авторитетных семейный психологов Людмила Петрановская. «Будьте на стороне своего ребёнка», считает она. И, к счастью, всё больше родителей разделяют её позиции. Современная школа отдаёт долг отчётности и компьютеризации, зачастую забывая о самом ребёнке и институте наставничества, общение со сверстниками, ограниченное форматом уроков, кружков и соцсетей, в большинстве своём сложно назвать полноценным. Кто как не семья даст ребёнку возможность оставаться ребёнком, быть самим собой, почувствовать уверенность в своих силах, помочь в поисках, поддержать на выбранном пути, когда придёт время? Часто слышу от каких-то родителей в шутку, от каких-то всерьез, что они используют в семье игру в плохого и хорошего полицейского. В принципе, каждому второму советскому ребёнку известен подобный сценарий: папа – справедливый, но строгий, чуть что – за ремень или голос повышает, у него не забалуешь, а мама – тыл, где можно отогреться, человек, который пожалеет. Или если папа слабый, мама берёт на себя роль и плохого, и хорошего полицейского. Чем рискуют родители, играя в такие игры? – Начнём с того, что если вообще в семье есть полицейский – это уже вопрос. Что такого нужно сделать в отношениях с ребёнком, чтобы общаться с ним в роли полицейского? А дальше, наверное, уже неважно, плохой этот полицейский или хороший. Хорошо, если есть хоть кто-то добрый, но лучше, конечно, чтобы этот добрый не был полицейским. Если в семье для управления ребёнком нужно прибегать к полицейским мерам, значит, пора задуматься, что не так в отношениях, и как вы дошли до жизни такой. Надо сесть, отмотать назад и постараться перестроить отношения. Это же ваш ребёнок. Он заточен на то, чтобы следовать за вами. – Сегодня многие семьи по ряду причин принимают решение не рожать больше одного ребёнка. С какими проблемами могут столкнуться родители одного ребёнка и дети, растущие без братьев и сестёр? Один ребёнок в семье – это эгоист априори или нет? – Здесь дело не в ребёнке, а в родителях. Когда ребёнок один в семье, часто на него нагружают много ожиданий. Вообще не понимаю, как может получиться ребёнок-эгоист, если он уверен, что его потребности удовлетворяют. Маленький ребёнок может быть эгоистом, и это нормально. Он не умеет учитывать потребности других людей. Если его всё время вынуждают что-то делать насилием, угрозами тогда, когда он ещё не готов учитывать потребности других людей, то, естественно, у него формируется такое ощущение, что если сам о себе не позаботишься – никто о тебе не позаботится. И вот это отстаивание интересов называется у нас эгоизмом. Если ребёнок уверен, что мир стабилен, что о нём позаботятся, что у него всё будет, то он легко отдаёт, легко помогает другим. С единственным ребёнком трудность в том, что родители порой тяжело переживают его сепарацию. Все яйца в одной корзине. Любая неудача сложно переживается. Да и просто, когда он вырастает, родителям трудно бывает отпускать. – Допустим, родитель не является авторитетом для своего ребёнка, не способен сказать где надо «нет», вести его за собой. Как быть такой маме или такому папе, если ребёнок, чувствуя слабость родителя, начинает манипулировать им? – Давайте сперва разберемся в терминах. Мягкость и слабость никак не связаны между собой. Слабый – это тот, кто не может постоять за себя, тот, кто не справляется с жизнью, кто не может защитить ребёнка. Это невзрослый. Мягкий – ради Бога. Человек может быть очень мягким, при этом очень сильным. Мягкость сама по себе это личная особенность, которая никак не связана со способностью быть доминантной особью. Другой вопрос, что, если родитель не справляется с жизнью в широком смысле слова, то ребёнок это, конечно, чувствует. И часто ребёнок от страха, от безвыходности идёт в доминантную роль, потому что кто-то должен быть в доминанте. Тогда нужно разбираться с тем, что у тебя, родителя, с доминантной ролью. Почему ты, имея ребёнка, сам – невзрослый. Что мешает? Или твой детский опыт, или твои установки, или что-то ещё? Надо посмотреть, как и почему ты транслируешь ребёнку, что не справляешься с жизнью. Говоря о манипуляции, стоит начать с того, что манипуляция крайне сложный вид деятельности, который свидетельствует об очень высокой степени зрелости. До 6-7 лет о манипуляции вообще говорить нельзя, потому что просто ещё не созрели те участки мозга, которые способны провернуть такую операцию. Что такое манипуляция? Это понимание того, как отреагирует человек на такой-то стимул. Тот, кто манипулирует, думает: «Я дам ему этот стимул, причём незаметно, чтобы он сделал то, что я хочу, но думал при этом, что он сделал это сам. Я его заставлю, но неявно». Вот такой сложный кульбит, требующий прежде всего высокоразвитого интеллекта. Откуда он у малыша? Он что, читал уже Макиавелли? Такая фобия перед детскими манипуляциями несколько накручена. Манипуляцией часто называют простой запрос ребёнка о своих потребностях. Если он хочет, чтобы ему купили мячик и начинает плакать и просить мячик, то это не манипуляция. Просто он очень сильно хочет мячик. Если он кричит и требует, то это тоже не манипуляция, а силовое взаимодействие, конфликт. Мне кажется, что много проблем возникает из-за того, что взрослые боятся детей. Существует у родителей странная фантазия, что ребёнок – это какой-то монстр, стремящийся захватить власть. Но ребенку это вовсе не нужно. Он хочет быть ребенком. И мячик. – Трудное поведение ребёнка, неуправляемость – это всегда следствие неверно построенных взаимоотношений в семье или оно может быть обусловлено темпераментом, личностной особенностью конкретного ребёнка? – Любой ребенок когда-то ведет себя плохо. Он может устать, может заболевать, может чего-то бояться. Наконец, у ребенка могут быть органические особенности нервной системы, которые затрудняют саморегуляцию – например, тот же СДВГ. Просто улучшение контакта, отношений – это то средство, которое у вас всегда с собой. Оно удобно, как удобно кормление грудью. Ничего дополнительного не нужно, просто дать ребенку понять, что вы с ним, за него, что он может на вас рассчитывать. Да, иногда этого недостаточно и нужно, например, лечение. Но и в этом случае результат будет лучше при хороших отношениях, при условии, что родители не станут с ребенком воевать. – У главного героя повести «Милый друг» Ги Де Мопассана было счастливое детство, любящая мама, которая души не чаяла в своём ребёнке, правда, растворяясь в нём полностью, а вырос он в очень изощренного хитрого и несчастного человека, при этом снисходительно и даже с презрением относился к своей матери. В чём подвох в этой истории? Классик скрыл от нас важные детали семейных отношений? Разве может безграничная любовь матери травмировать и испортить ребёнка? – Знаете, литературные образы – это все же образы. Иногда непонятно, с чего вдруг у героя развилось такое состояние. Но могу предположить, что если мама любит не столько реального ребенка, свою фантазию об идеальном сыне и о себе как идеальной матери, а именно такая ситуация со стороны часто описывается как «безграничная любовь» и «растворение в ребенке», то сам ребенок фактически оказывается сиротой. Его в этих отношениях не надо – мама живет со своей фантазией как с «невидимым другом». – На недавней cемейной конференции, посвященной вопросам образования детей, Вы говорили о невесёлой ситуации в нашей стране в связи с реформой образования, упоминали о школе ваших детей, которая попала под раздачу реформы (25 сентября был подписан приказ о реорганизации школы для одарённых детей «Интеллектуал» путём присоединения к ней ГБОУ гимназии 1588 , – прим. редакции) Видите ли альтернативу этой школе для своих детей? – Я пока не хочу об этом думать. Мы будем до последнего отстаивать нашу школу. Мой старший сын вырос в этой школе, учился там с седьмого класса и ни разу не сказал: «Я не хочу в школу». Младшая дочь с пяти лет о ней мечтала и ждала начала обучения, чтобы туда попасть. В этой школе могут быть какие угодно «косяки», но то, что дети там счастливы, что они туда хотят с удовольствием, – очевидно. Для меня это главное требование к школе. Понятия не имею, какие там оценки, я не знаю пароля от электронного дневника, не хочу в это вникать. Но я вижу, что ребёнок ждёт окончания каникул и хочет в школу. – Если родитель не находит такой школы, в которой его ребёнку было бы хорошо, если школа – сплошной стресс и выживание, что может быть альтернативой? Семейное образование? – Всё зависит от семьи. Семейное образование довольно затратное мероприятие по времени и по силам. И в нём есть свои риски. Тем, кто выбирает семейное обучение, необходимо твёрдо уяснить для себя, что ты ребёнка не оцениваешь и не ввязываешься в эту игру. Для себя я понимаю, что семейное обучение – это совсем крайний вариант. Сейчас-то уже это меня не так пугает. Ну, надо будет, – не вопрос. Моя дочь уже научилась учиться – в том числе благодаря своей школе. Ей можно объяснить сложные места, помочь составить план, и она сама всё сделает. Хотя понятно, что ей будет не хватать общения и процесса совместного мышления. А что касается начальной школы, то я вообще себе этого не представляю. Получается, что один человек в семье должен заниматься только обучением ребёнка. И надо что-то выбирать: или работу, или обучать ребёнка самостоятельно, или нанимать учителей. – Вы много лет работаете с приёмными семьями, ведете тренинги в ИРСУ . Если в семье уже есть свой ребёнок и родители принимают решение взять приёмного, как наиболее гармонично выстроить внутрисемейные отношения, чтобы не возникало ревности между детьми, чтобы родной принял приёмного? – В разных семьях всё происходит по-разному. Иногда и между детьми, и у детей с родителями складываются очень хорошие отношения. Другие дети живут годами вместе, а братьями-сёстрами себя не ощущают. Заранее не угадаешь. Это отдельные люди с личной историей. Иногда родные дети готовы уступить, отойти на дальний план, предоставить родителей в пользование новому члену семьи. Иногда они потом начинают отбиваться. Зависит от ребёнка, от того, насколько он удовлетворён отношениями с родителями, от того, насколько сам уязвим сейчас. – После принятия закона Димы Яковлева у нас стали больше усыновлять? – Усыновляли и до того немало, хотя и недостаточно. Проблема в том, что у нас нет системной работы по реформированию всей этой сферы. Очень много кампанейщины, показухи, непродуманных нескоординированных телодвижений. Например, показушно закрывают какие-то самые маленькие, но благополучные на самом деле детские дома. Не потому что там детей нет, а потому что нужно отчитаться. А детей насильно переводят в огромные интернаты в другие районы, прерывая их связь с одноклассниками, с родственниками. Другая проблема: чтобы сохранить учреждения и при этом отчитываться, что сирот стало меньше, в регионах, к примеру, уговаривают отдавать ребёнка по заявлению. То есть родители пишут заявление с просьбой войти в положение и взять ребёнка на полное гособеспечение и отдают ребёнка в учреждение. Формально он не сирота, реально – в детском доме. Уговаривают писать такие заявления и мам, отказывающихся от ребенка в роддоме. Было бы хорошо, если бы с ней работали, помогали ей разобраться в себе. Но с ней никто не работает, никто не помогает, а ребёнок при этом не подлежит усыновлению и остаётся в доме ребёнка. Маму раз в полгода дёргают, она снова приходит, пишет заявление и всё продолжается по кругу. Это такой способ заполнения учреждений. У нас не существует системной работы, нет центра реформы, который бы планомерно решал все проблемы. Поэтому все действуют кто во что горазд, и поэтому в регионах присутствует много странного "творчества". – У нас сейчас усыновляют больных детей, особых детей? – Да, усыновляют. Но усыновление составляет небольшой процент, это не единственная форма устройства. Есть опека, приёмная семья. Детей с инвалидностью берут в основном в приёмные семьи. Понимаете, всё связано с инфраструктурой. Дело не в том, инвалид ребёнок или не инвалид, а в том, какую помощь ты, как родитель такого ребёнка, получишь. Одно дело, если есть медицинская поддержка, всяческая реабилитация, школы для детей с особыми потребностями. Но у нас этого ничего вообще нет, если чуть отъехать от столиц. – Но желающие усыновлять особых детей всё равно есть? Кто эти люди? – Обычные люди. У кого-то в семье был такой опыт, и они не боятся его так панически, как другие. Кто-то познакомился с конкретным ребёнком, кто-то в силу работы более философски относится к этому вопросу. Это обыватели обычно думают: «Ой, инвалид». А на самом деле это обычный ребёнок. Мы же заводим детей, чтобы их любить, а не чтобы они соответствовали каким-то параметрам. Особый ребёнок может приносить даже больше радости. Он больше нуждается в помощи, соответственно родители больше чувствуют, что их поддержка ему нужна, больше радуются его успехам. Людей часто удерживают от усыновления чисто прагматические соображения, потому что у особого ребёнка – особые потребности. И непонятно, кто тебе поможет. В нескольких больших городах помощь присутствует, но дальше, в регионах, помощи явно недостаточно. – Были ли в практике работы школы приёмных родителей ИРСУ случаи, когда один из родителей хотел усыновить ребёнка, а другой не разделял этого желания, но затем соглашался? Как происходит такая трансформация? – В подобных случаях люди действительно идут на занятия в школу приёмных родителей. Она ни к чему не обязывает. Родители дают себе время, чтобы разобраться, чтобы, возможно, расстаться с какими-то стереотипами, во что-то подробнее вникнуть. И дальше кто как. Когда-то второй родитель дозревает, когда-то семья решает: раз нет, значит, нет. Есть даже случаи, когда люди расходятся. Если для меня взять в семью приёмного ребёнка – очень важно, если я чувствую, что очень сильно этого хочу, что это моя существенная реализация, думаю, закономерно и справедливо попросить своего супруга уделить какую-то часть времени на то, чтобы вникнуть в этот вопрос. Это и есть брак. Я готов потратить на это время, силы для того, чтобы разобраться. Это не влечёт за собой обязательства непременно согласиться. Но, скажем, пойти на занятия в школу приёмных родителей для того, чтобы принимать решения не на основании бабушкиных сплетен на скамейке о том, что гены решают всё, а на основании научной информации, – совершенно законное ожидание одного из супругов.