Екатерина Селиховкина: "Мне тяжело расстаться с иллюзиями"

Признайтесь, ваших детей уже пугали в школе "проектами"? Пройдя через тернии школьного образовательного эксперимента под названием "Проектный метод", Екатерина Селиховкина ощущает недостаток базовых знаний и считает, что лучше было учить физику. «Проектный метод в обучении» – это образовательный эксперимент, который проходит на базе гимназии №77 города Северска. Для выпускницы Екатерины Селиховкиной эксперимент уже закончился. Выйдя из стен гимназии, она ощущает нехватку базовых знаний и не понимает до конца, зачем же необходимо проектное образование. – Твое участие в этом образовательном эксперименте инициировали родители? – Ничего подобного даже в мыслях у родителей не было. На уровне детского сада и начальной школы вообще не было никаких предпосылок к тому, что началось потом. Я училась в закрытом городе Северске, в гимназии. Моя школа была в пионерах проектного обучения. И все мои, можно сказать, приключения начались с пятого класса. Я до сих пор до конца не знаю, какие цели и задачи преследовались при запуске проектного образования. Это ведь был эксперимент. – Что такое проектный подход в обучении? – Детей учат рассматривать свою деятельность как проект. Это выглядит так: ученики, помимо выполнения своих классических школьных обязанностей, придумывают себе какой-то проект (по собственной инициативе или по совету куратора), продумывают план создания, а в итоге защищают его. И такая деятельность идет с 5-го по 11-й класс, то есть все 6 лет, каждый год, каждый ребенок задействован во многих проектах. Я, например, делала газету – это был мой первый проект. Потом группой придумывали франко-англо-русский словарь. Еще, помню, у нас был очень крутой, по школьным меркам, проект – международного pr-агентства. – И кого вы планировали пиарить? – В основном себя, конечно (смеется). Работа строилась следующим образом: первый этап – это представление идеи, защита этой идеи перед экспертами, которые постоянно задавали вопросы в ключе «Что и зачем?». То есть в гимназии продвигался абсолютно рефлективный подход к своей деятельности.– Эти проекты были только на бумаге или они все-таки частично реализовывались во время учебы? – По-разному. Конечно, в основном упор был на обучающей деятельности (без реализации). Ты в процессе учился проектному подходу. Но большая часть идей, действительно, оставалась только на бумаге. Я знаю, что в прошлом году девочка провела исследование, в котором сравнивала мел, используемый в школе, по качеству и цене. Такой маркетинговый анализ. После этого она давала рекомендации директору по поводу приобретения того или иного мела в школу. – Были ли какие-то внешкольные дополнительные занятия, которые формировали твой образ «экспериментального» ребенка? – Нет. В свое время я начала заниматься журналистикой, поэтому моя школьная жизнь существовала по некоторым особым правилам. Я проводила большую часть учебного года в цикле мероприятий, конференций, фестивалей. Была в центре образовательных событий, наполненных переживаниями, новыми типами деятельности, различными коммуникациями. – Катя, я себе все представляла иначе. Я была убеждена, что ты - ребенок, чьи родители совершенно осознанно * « *пробовали на тебе » различные педагогические и образовательные методики. – Моя мама была увлечена идеей воспитания свободной личности. При этом данной темой она занималась скорее интуитивно. Мама в свое время была пионеркой-отличницей, хотя всегда говорила мне, что оценки – это дело пятнадцатое, что ощущения от происходящего гораздо важнее. И если говорить о ситуации с родителями, то это всегда был внутренний противовес, потому что папа, например, терпеть не мог все мое экспериментальное обучение, все эти событийки-выступления. Он считал, что ребенок должен сидеть и учить физику. И сейчас я думаю, что, может быть, он был прав. – Почему? – Потому что я всю жизнь ощущаю дефицит каких-то базовых знаний. – А переизбытка не базовых знаний ты не ощущаешь? – Ощущаю. Но мне все равно базовых мало, поэтому я все свободное время провожу за просмотром он-лайн лекций, как закоренелый батан, и мне слаще этого ничего нет. – Но при дефиците базовых знаний многие обвиняют тебя в том, что речь твоя пестрит, грубо говоря, неологизмами.– Мне очень повезло, у меня была замечательная классная руководительница, которой моя мама безоговорочно и безгранично меня доверила. Потом у меня появился наставник, так как у нас очень была развита факультативная система. Я абсолютно школьный ребенок, поэтому времени на посторонние кружки у меня не было совершенно. Мой наставник, Данил Губин, вел у нас спецкурс по маркетингу и пиару. Представляешь, как в то время это было страшно, непонятно и интересно. Он был на тот момент безумно увлечен методологическими идеями Щедровицкого и не брезговал в легкой форме об этом рассказывать. Что касается языка, то да, все мое окружение говорило на сложном языке. И естественно, ты впитываешь это, как губка, и потом этот язык становится уже твоим языком. Потому что богатство твоей речи – это богатство твоего интеллекта. Но я обратила внимание, что чем богаче твоя речь, тем больше ты раздражаешь людей. А при коммуникации ты всегда проблематизируешь собеседника таким негласным вопросом «А не чушь ли ты несешь»? Это и распространяется на меня в первую очередь: если я что-то говорю, то я обязана отвечать за свои слова, то есть я всё время как бы спрашиваю себя: «Точно ли я имею в виду то, что говорю?» – Проектный опыт сильно пригодился тебе в жизни? – Когда я закончила школу, для меня этот проект завершился, мне нужно было выйти за рамки комфортной зоны. Это был переход из пространства, наполненного определенными людьми, определенными событиями, типами деятельности, языком, в университет, в котором ничего этого нет... Я не встраивалась в новую систему, которую предлагал университет. Я попала в совсем другой, чуждый для меня мир, в котором люди не воспринимают все происходящее как систему, которую можно разобрать и проанализировать. Мир, в котором люди просто хаотично живут. Хотя я, конечно, выглядела довольно умной. – Получается, тебя всю твою сознательную жизнь учили рефлексии? – Да. Я люблю думать. Правда. Вот чему меня научили, так это думать. Меня приобщили к мышлению, к акту чистого, стерильного мышления. Это сродни любви, такое же крутое ощущение. – * Все мы, выходя из школы, уносим с собой не только багаж каких-то практических знаний, но и опыт. В связи с тем, что школа у тебя была не совсем обычная, каков твой опыт?* – Помнишь, в фильме «Матрица»: «Не пытайся согнуть ложку. Это невозможно. Вместо этого попытайся понять правду. Ложки не существует. Тогда ты увидишь, что это не ложка гнётся. Это только ты сам». Мой опыт в том, что я продолжаю гнуть эту ложку, хотя знаю, что ее не существует. – В таком случае, давай про плюсы и минусы такого подхода в обучении? – Начнем с того, что я вообще неадекватная (смеется), но это как минус, так и плюс. У меня довольно стерильные и идеалистические представления обо всем. И это тяжело, потому что когда ты схватываешь какие-то состояния очень чисто, тебе кажется, что во взрослом мире все гипертрофированно. Кажется, что все можно сконструировать, все можно просчитать, а так не получается. Мне от этого больно и тяжело. Потому что мир состоит не из идеальных конструкций, как я думала в детстве, а из конкретных людей. Именно из-за людей то, что идеально сконструировано в твоей голове, в реальности выглядит совершенно иначе. Мне тяжело расстаться с иллюзиями. Я постоянно стараюсь себе объяснить, что мир идеального и мир реального никогда не сойдутся, это два разных мира. Есть список фраз, с которыми я иду через всю жизнь, мои установки. Одна из моих фраз «не понижать планку». И гипертрофированный перфекционизм – это же всегда плохо, потому что чревато. У меня слишком высокие стандарты, до которых я сама редко дотягиваю. И это для меня чрезвычайно болезненно, конечно. **– Что касается твоих детей, которые, я надеюсь, скоро у тебя появятся: экспериментировать или не экспериментировать? **– Я не знаю. Но, конечно, я буду измываться над своими детьми (смеется).