Андрей родился слепым, но это не помешало ему получить отличное образование, стать востребованным педагогом и активистом и самому начать помогать незрячим детям. Учитель, музыкант и общественный деятель из Архангельска Андрей Тихонов получил несколько образований в России, учился и работал в США. Деловые встречи, проведение уроков по нескольким дисциплинам, участие в российских и зарубежных научных конференциях – масштаб сегодняшней занятости нашего героя впечатляет. Трудно поверить, что Андрей не видит с рождения. Благодаря родителям, близким и неравнодушным людям, встречавшимся на его жизненном пути, упорству и силе характера, сегодня он востребованный педагог, который использует на своих уроках передовые технологии обучения незрячих детей, помогает им состояться, и общественный деятель, лоббирующий интересы людей с особыми потребностями и осуществляющий собственные эффективные проекты. Андрей поделился с читателями «Летидора» личной историей в образовании, трудностях и их преодолении, размышлениями о разнице в подходе к инклюзивному образованию в России и за рубежом и объяснил, почему реформы стоит начинать с установки удобных пандусов на тротуарах. – Андрей, расскажите, пожалуйста, о начале своего пути в образовании. Вы обучались в спецшколе или дома? Как проходило обучение, с какими трудностями приходилось сталкиваться? – Среднее образование я получил дома в Архангельске. Когда настало время идти в школу, моя мама обратилась во Всероссийское общество слепых, где ей сказали, что ребёнок с нарушениями зрения может обучаться в специальной школе-интернате для детей с нарушениями зрения в городе Грязовце Вологодской области. Иногда детей из нашей области посылали учиться в Петербург. Поскольку общее состояние здоровья не соответствовало необходимым параметрам и мне требовалось постоянное наблюдение врачей, было принято решение о домашнем обучении. Меня прикрепили к общеобразовательной школе № 4. К нам домой приходили преподаватели, но количество уроков, проводимых ими, было ограниченным. При домашней системе обучения преподаватель проводил всего один или полтора урока русского языка в неделю, в то время как в школе было четыре или пять уроков в неделю. Примерно такая же ситуация была и с другими предметами. Школу я окончил с серебряной медалью, но только благодаря тому, что на протяжении всей учебы мне помогали родители. Мне читали книги брат и двоюродные сёстры, так как не все учебники были напечатаны шрифтом Брайля. Многие учебники мы заказывали из Московской Государственной библиотеки для незрячих людей. Оттуда присылали некоторые учебники, но большинства, к сожалению, не было. Так и получалось, что учились мы всей семьёй. – Учились успешно и ещё успевали заниматься музыкой. Учитель музыки приходил к Вам или Вы ходили в музыкальную школу? – Я ходил в музыкальную школу. Получилось так, что преподаватели из общеобразовательной школы приходили ко мне во второй половине дня, так как школа работала в первую смену. Но как раз в первой половине дня я ходил в музыкальную школу. У меня был полноценный общий курс. Я изучал теорию музыки: сольфеджио, музыкальную литературу, и обучался игре на инструментах. В итоге получил диплом о музыкальном образовании.– Расскажите о том, как Вы получили высшее образование и как поехали учиться в США. – Параллельно с окончанием девятого класса общеобразовательной школы я окончил две музыкальных школы. Преподаватель, которая вела класс фортепиано, ушла в другую школу. Я решил остаться у неё, поэтому учился в двух школах. После девятого класса поступил в Архангельский музыкальный колледж, по окончании получил среднее специальное музыкальное образование и специальность преподавателя по классу скрипки. Я поступил в колледж, но мне также разрешили получить полное среднее образование в школе. Таким образом, со школьным дипломом я поступил на факультет иностранных языков Поморского Государственного Университета (Северный Арктический Гуманитарный Университет). На пятом курсе университета я подал заявку на участие в программе Russian Fullbright Alumni – это программа обмена молодыми студентами и специалистами с США. В рамках этой программы в течение девяти месяцев я работал ассистентом преподавателя русского языка в Мичиганском Государственном Университете.– Работали и учились? – Основная цель программы была в том, что я работал и помогал студентам изучать русский язык. Кроме того, я мог каждый семестр посещать четыре разных курса, изучать разные предметы, но без получения диплома. – После возвращения из США Вы, помимо работы учителем, стали заниматься общественными проектами и помогать слепым и слабовидящим людям. На вашей стене в соцсети много информации о различных инициативах. Недавно Вы искали софинансирование поездки в Санкт-Петербург на VII Международный творческий фестиваль для детей с ограниченными возможностями «Шаг навстречу» Вашего музыкального коллектива, состоящего из трёх незрячих музыкантов. В итоге всё сложилось? Участвуете? – Да, мы будем участвовать. Нам помогли частные спонсоры и правительство Архангельской области. Что касается занятости, то моё основное место работы – в средней общеобразовательной школе № 5. Это школа со специальными классами, где обучаются дети с нарушениями зрения и слуха. Я работаю с детьми, у которых нарушено зрение. Преподаю английский язык, специальные компьютерные технологии, мы занимаемся навыками независимой жизни, в школе этот предмет называется СБО (социально-бытовое ориентирование). Помимо основной работы реализую различные проекты, связанные с преподаванием музыки, с правами людей с инвалидностью. – Кстати, о правах. Уже давно и общественные организации, и чиновники говорят об инклюзивном образовании для людей с ограниченными возможностями. Звучит вдохновляюще. Но интересно узнать мнение человека, который не понаслышке знает о потребностях слепых детей. По-Вашему, возможна ли массовая инклюзия в нынешних условиях образования с нехваткой кадров, большими классами и всех текущих противоречивых реформ? – Вообще инклюзивное образование – очень спорная тема. По закону человек с инвалидностью имеет право на образование и другие равные со здоровыми людьми права. Это прописано в Федеральном законе о правах инвалидов. Кроме того Россия ратифицировала Декларацию о правах людей с инвалидностью, где тоже об этом говорится. Но сейчас существует тенденция, что инклюзивное образование становится модной темой. Многие организации делают ставки на инклюзию. Эта тема обыгрывается, на ней многие зарабатывают баллы и деньги. А по существу к инклюзии мало что готово. И в первую очередь не готовы люди. Есть активисты и общественники, которые понимают, как её осуществить. И эти люди делают какие-то реальные вещи, которые способствуют реализации этой идеи. Но кроме того есть люди, которые на инклюзии просто растрачивают бюджетные и проектные деньги. К тому же многие учителя, родители и дети сами не готовы к тому, что в образовательных учреждениях будут учиться люди с инвалидностью. С одной стороны – это психологическая неготовность, а с другой – финансовая. К примеру, я сейчас обучаюсь на курсах повышения квалификации в Архангельском областном институте открытого образования. Ко мне подходят преподаватели из районных школ и спрашивают: «Как нам быть? В следующем году к нам в первый класс поступает незрячий ребёнок, а мы вообще не знаем, как ему помочь, как организовать образовательный процесс». И они не знают, к кому обратиться. В городе есть пятая школа, где реализуется инклюзивное образование, есть и Северный Арктический Федеральный Университет, где открыты кафедры инклюзивного образования и где сидят специалисты с научными степенями в области психологии и педагогики, но никто не может дать никаких конкретных рекомендаций, как организовать учебный процесс для незрячего ребёнка в сельской школе. На данном этапе ситуация сложная. – С чего стоило бы начать? – В принципе, процесс уже начался. Сейчас нужна качественная грамотная работа по обучению специалистов, которые будут знать, как организовать учебный процесс инклюзивного образования в школе для людей с разными видами инвалидности. Нехватка кадров – это серьезная проблема. Также нужно проводить информационную пропаганду инклюзивного образования. И не стоит забывать, что инклюзия – это ведь не только инклюзивное образование, а включение людей с инвалидностью во все сферы жизни общества. – А у нас инвалидов практически нет на улицах. Одни спортсмены. – У нас проблема в том, что общество не готово принимать тех людей, которые как-то отличаются. Это касается не только людей с инвалидностью, но и тех, кто отличается от большинства. Сюда можно включать и мигрантов, и людей, которые мыслят нестандартно, креативно. С другой стороны, естественно, остаётся финансовый вопрос. Он касается организации доступной среды, в частности, архитектуры. Иногда получается, что федеральные и региональные деньги из госбюджета выделяются на какие-то вещи, например, на построение пандусов, но по факту оказывается, что пандус строится не под правильным углом и, стало быть, это просто фикция и освоение бюджета. Нужен очень жесткий контроль со стороны общественных организаций. В Архангельской области потихонечку мы пытаемся это делать.– Недавно Архангельской области планировали выделить бюджет 200 тысяч на программу поддержки инвалидов «Доступная среда» при условии собюджетирования со стороны области, но область не готова была выделить необходимую сумму. В итоге, чем дело закончилось? – Так ничего и не вышло. Могу привести ещё пример. Недавно рассматривался законопроект по общественному городскому транспорту, в котором никак не отразили, что транспорт должен быть доступен для людей с инвалидностью. Этот законопроект обсуждался по нашей инициативе. Нужные поправки были внесены, но на деле никто не знает, какие изменения у нас в городе были произведены. В начале марта я собирал круглый стол, на который пришли руководители транспортных агентств и предприниматели, ответственные за маршруты. Были и представители общественных организаций. Поговорили. Но осталось непонятным, как решать вопрос. Система настолько заржавела, что непонятно, как её изменить. У нас в городе всё время были трамваи и троллейбусы, но они отменены, поскольку по центральным улицам неудобно ездить кому-то из влиятельных лиц, и теперь по городу ездят автобусы ПАЗ с высокими ступеньками, на которые сложно забираться не только людям с инвалидностью, но и здоровым, в том числе и пожилым, и людям с детьми. Такая ситуация складывается на протяжении лет десяти. Ситуация ухудшается, и как её решать, пока непонятно. – Но в рамках Вашей деятельности удалось всё-таки какие-то инициативы провести в жизнь? Что-то заработало? – Конечно. Но работают в основном проекты, нацеленные на точечные изменения. Например, в пятой школе мы проводили проект «Российские дети с инвалидностью отстаивают свои права». Реализовывался он в том числе и московской организацией «Перспектива» при финансировании Евросоюза. В рамках этого проекта мы кое-что улучшили в школе. Например, повесили таблички Брайля на все кабинеты. Для ребят, которые приезжают из области и живут весь учебный год в интернате, мы оборудовали душевую кабину, заменили окна на пластиковые, настроили компьютерный комплекс, на котором ребята с нарушениями зрения могут читать напечатанные книги. То есть потихоньку, маленькими шагами, ситуация улучшается. Но если смотреть масштабно, то всё еще очень далеко от совершенства. – Вы ездите по России, общаетесь с коллегами из других российских городов. Какой российский город сегодня можно отметить в плане комфорта для жизни людей с ограниченными возможностями? – Везде по-разному. Если взять Москву, то она, конечно, более комфортна для незрячего человека, чем Архангельск. Мои поездки носят кратковременный характер и за неделю-полторы всего не прочувствуешь, но у меня создалось впечатление, что и водители в Москве совершенно другие, и качество дорог лучше. Многие москвичи ругают Москву, говорят, что там постоянные аварии, никто не уступает дорогу. Если сравнить с нашим городом, то московские маршрутки – это нормально и комфортно. Петербург тоже вполне комфортный для инвалидов.\\– Соглашусь про Петербург. Осенью была там с ребенком, гуляли в центре с коляской и приятно было не задумываться о том, что надо преодолевать препятствия, перетаскивая коляску через бордюры.\\ – Я всегда говорю о том, что все изменения, которые делаются для людей с ограниченными возможностями, полезны для любого гражданина. К примеру, зимой у нас достаточно много снега, который не убирается. И мамы тащат коляски с детьми на себе через снег. Конечно, многое зависит и от городского бюджета. В Москве и Петербурге бюджеты больше и есть возможность держать дороги в хорошем состоянии. В нашем регионе производство «загибается» и денег брать неоткуда. Вот мы и имеем, что имеем. \\ – Скажите, у Вас была возможность остаться в Штатах?\\ – Как таковой не было. \\– А если бы появилась, остались бы?\\ – Разумеется. \\– То есть, если в будущем сложится, переедете не сожалея?\\ – Я перееду, потому что там можно заниматься тем же самым, но с большей эффективностью и с меньшими потерями для собственной нервной системы. У нас в городе есть незрячие, которые самостоятельно перемещаются, пользуются общественным транспортом. Я тоже хожу по городу, езжу на автобусах, но, как правило, с сопровождающим. Самостоятельно это делать настолько утомительно, что после такой полосы препятствий уже не остается сил и желания работать. А кроме того, ощущение, что ты можешь сам пройти туда, куда тебе необходимо: в магазин, в какую-то организацию; можешь сам съездить в другой город, – очень ценно. У нас это тоже возможно, но на это требуются огромные усилия, которые в той среде можно потратить на другие, более интересные и важные дела. Переехал бы только по этой причине. \\– Когда Вы впервые приехали в США, культурный шок был велик?\\ – У меня после многих заграничных поездок культурный шок. Вот я три дня назад вернулся из Финляндии, где проходила Международная конференция по инклюзивному образованию. На конференцию приехали специалисты из Архангельского университета, из мурманских образовательных учреждений. Я слушал их доклады, слушал доклады представителей Бельгии, Дании, Великобритании и понял огромную разницу между подходами к образованию в целом и к инклюзивному образованию в частности. Наши специалисты выходят и гордятся своими научными степенями, утверждают, что у нас всё в порядке, что у нас инклюзия развивается, дети успешно обучаются. Выходят бельгийские докладчики и говорят: «У нас есть проблема. Мы пытаемся её решить». При этом я знаю, что у них система образования более гибкая и приспособленная для любого человека. Наши же преподаватели из университетского состава работают напоказ, ходят и говорят: «У нас научные степени, мы специалисты в области специальной педагогики, всё знаем об инклюзивном образовании». Но по сути они к инклюзии не готовы. На этой конференции я был единственным человеком с инвалидностью. Я хожу с тростью, и по мне сразу видно, что я человек незрячий. Так вот из наших преподавателей, как правило, редко кто предлагал помощь. И только сотрудник международного отдела нашего местного Северного Арктического Федерального университета всегда была готова выручить меня. Т.е. можно говорить о том, что инклюзия зависит от человека, и никак не зависит от его научных знаний. Зарубежные преподаватели, профессора подходили, знакомились, спрашивали, как помочь. Большая разница в людях. \\– А какие проблемы инклюзивного образования обсуждали зарубежные коллеги?\\ – Они говорили о том, что существуют проблемы на законодательном уровне. О том, как можно адаптировать программу для ребёнка. Говорили о проблеме оценки знаний ребёнка. Например, есть ребёнок с нарушениями навыков чтения. Он не может на экзамене прочитать какой-то текст. И как его тогда оценивать? Или у ребёнка проблемы с письмом и он не может правильно написать, а тест предполагает именно написание. Как его оценить? Как сделать систему более гибкой, чтобы дети с разными потребностями могли получать дипломы и после окончания школы идти дальше? Они обсуждают, что не хватает кадров. Раньше были узкие специалисты, например, тифлопедагог или сурдопедагог, а теперь получается, что каждый педагог-предметник должен, помимо знаний предмета и детской психологии, обладать знаниями и тифлопедагогики, и сурдопедагогики, и олигофренопедагогики и уметь обучать детей с аутизмом, знать и уметь многое другое. Зарубежные коллеги не боятся поднимать все эти вопросы. Они говорят: «Да. У нас есть проблема». При этом я видел зарубежные инклюзивные школы. Там, как правило, бывает очень интересно. Поэтому мне было непонятно, почему наши специалисты никаких проблем на таких конференциях не поднимают, хотя можно было бы пообщаться с коллегами и выяснить для себя что-то новое и полезное. \\– Что-то все вопросы у нас сводятся к тому, как там хорошо, и как у нас неказисто.\\ – Раньше я говорил, что там хорошо. Но сейчас я говорю иначе. Там просто по-другому. Там много своих проблем, в том числе с мигрантами, с различными перекосами в борьбе за права разных людей. Но тем не менее, есть желание решать проблемы. \\– На своей странице в соцсети Вы как-то поделились восторгом, когда научились плавать в американском бассейне. В конце сообщения Вы написали слова благодарности этой стране, дарящей равные возможности. Были ли у Вас в жизни подобные восторги и благодарения в адрес своей родной страны?\\ – Понятное дело, что за границей я научился многому, но, тем не менее, я всегда остаюсь патриотом. Так или иначе в России я получил среднее образование, окончил музыкальную школу, музыкальный колледж и университет. У меня были разные преподаватели. Кто-то не понимал моего присутствия в университете, строил разные препятствия. Кто-то наоборот, поддерживал. И я всегда остаюсь благодарным людям, которые меня очень поддерживали и настраивали на позитивный лад. Их было много. В любой ситуации, даже если вдруг из-за моей общественной деятельности меня попросят уехать из страны, сидя в каком-нибудь маленьком городке, я никогда не откажусь от благодарности именно тем людям, которые мне помогали здесь. Старт всегда даётся здесь, в родном городе. \\– Какие у Вас сегодня планы по части общественных инициатив?\\ – В планах участие в различных проектах. Сейчас мы готовим проект с московской организацией «Перспектива», делаем летний лагерь для детей с инвалидностью. Пока что ищем источники финансирования. Возможно, получится проект с польской организацией, которая также работает с детьми с ограниченными возможностями. И, конечно, продолжу преподавать. \\ – А к чему больше лежит душа – к преподаванию или общественным делам?\\ – Сложный вопрос. Когда я оканчивал университет, то не предполагал, что общественная деятельность так меня захватит. Сейчас мне нравится и то, и другое. Хотя и усталость имеет место. Взять, к примеру, типичный мой день. С утра до трёх часов был без перерыва на телефоне и на e-mail. Писал, звонил людям, договаривался по разным проектам. В три часа провёл пару уроков музыки. Сейчас, после интервью, буду готовиться к завтрашним урокам и отвечать на набежавшие e-mail. \\– Вы и музыку преподаёте?\\ – Я преподаю музыку, компьютерные технологии, английский, много чего. Преподаю в разных образовательных учреждениях. У нас есть региональная общественная организация общества инвалидов «Надежда», где реализуются многие проекты, в том числе музыкальные. Там я обучаю ребят музыке, игре на фортепиано, использованию компьютера для создания музыки. \\– А сами музицируете?\\ – К сожалению, не так много, поскольку времени остаётся мало. Когда мы проводим с ребятами концерты, естественно, я играю с ними в ансамбле. Но пока нет времени на конкретную работу с музыкальным инструментом, когда можешь пару часов в день вдумчиво разбирать какие-то новые сложные композиции.
