Подростковый писатель Евгений Рудашевский, лауреат литературных премий «Книгуру» и «Золотой Дельвиг», специально для «Летидора» рассказал о том, как его по ошибке перевели в класс коррекции. «Авторский экспериментальный лицей с гуманитарно-эстетической направленностью, г. Иркутск». Нас с младших классов муштровали писать это название на тетрадях. Оно и сейчас, почти 15 лет спустя, воспроизводится на автомате. Пожалуй, это единственное, что так чётко сохранилось в памяти после учёбы в той школе. А школа была огромная. Только в моём классе сидело 39 учеников. И таких классов было не меньше шести на параллели. Не удивительно, что в бюрократических потоках случались ошибки. Именно по такой ошибке я оказался не в родном классе, а в классе коррекции – 7 «З». Кто-то просто перепутал какие-то папки или файлы. Не могу сказать, что я отличался хорошим поведением. Но до ребят, которые учились в классе коррекции, мне, конечно, было далеко. Я и раньше их знал – они были известны на всю школу. Был там странный, всегда замкнутый Ваня. Ни с кем не общался, в глаза никому не смотрел. А прославился тем, что носил с собой карманный стеклорез и по возможности полосовал им все окна. Когда учителя отобрали у Вани стеклорез, его заменила найденная где-то пилка, которой он резал всё деревянное: от карандашей до столешницы парты. Был Саша.Аутист. Одна из завучей называла его «диблодоком». Типичный изгой. Он был из обеспеченной семьи, и ребята воровали у него фишки – просто забирали себе весь кон, даже если Саша выигрывал. Однажды два моих одноклассника отняли у него весь набор фишек вместе с дорогой металлической «битой». У Саши случилась истерика, а на следующий день в школу пришёл его отец, но не в учительскую, а прямиком к нам, в раздевалку. Поколотил всех, кто попался ему под руку. Страшная сцена. Он буквально кидал мальчишек о стены и шкафчики – одного за другим. Ловил, пока те пытались убежать. И делал это молча. С каким-то немым ожесточением. Рвал на ребятах одежду, распинывал их портфели. А потом так же молча ушёл. Никто из учителей не узнал об истории. Сашу на какое-то время оставили в покое. Не все ребята из коррекционного класса были такими беззащитными. Больше было буйных – из тех, кто не боялся закидывать учителей учебниками, кто ломал парты, бил горшки с цветами в коридорах. Особенно мне запомнился Дима – два года спустя его отчислили после драки с учителем физкультуры. И вот среди таких подростков мне предстояло учиться. Родителям о своём переводе в класс коррекции я не сказал. Не помню, почему. Быть может, боялся. Или стыдился. А может, вообще не придал этому событию значения: ну перевели и ладно. Всё же в первый день мне было не по себе. Я не знал, чего ждать в таком классе. Опасался, что в обществе изгоев сам стану изгоем. Готовился к постоянным дракам. Класс был непривычно маленьким. Не больше 15 человек. Ни о какой учёбе не могло быть и речи, это стало ясно с первого же урока. Учитель занимался только тем, что пытался всех успокоить. Не прекращающийся шум, даже нет – ор! Все перебрасываются бумажками, тетрадями, учебниками. Двигают парты, собирают горки из стульев. Но это было не главным, ведь чего-то подобного я мог ожидать. Ваня шариковой ручкой ковырял болячки на руках, Саша сам с собой играл в фишки. Дима пытался сломать спинку стула. Других имён и ребят я уже толком не помню. Но точно помню, что в классе были только мальчики.Ни одной девочки. В отличие от других аудиторий, тут не было ни одного горшка с цветами, не было ни книжных полок, ни таблицы Менделеева. Только голые стены, доска и мусорное ведро, которое периодически кочевало по рядам, в конце концов, оказываясь у кого-нибудь на голове. Опять же, всего этого можно было ожидать, как и того, что учителя, устав от такого балагана, часто уходили из класса, оставляли нас шуметь в одиночестве. Никаких домашних заданий, никаких ответов у доски. Тихо было, только когда к нам заглядывал завуч – та самая, которая называла Сашу «диблодоком». Впрочем, тишина была условной, потому что в эти минуты вместо учеников кричал уже сам завуч – о том, какие мы все дегенераты.Самым главным и неожиданным стало другое – то, как меня эти странные ребята приняли. Никто не спрашивал, как я очутился в их классе. Все сразу показали мне, что я свой и никаких драк со мной не будет. Никогда прежде я не оказывался в таком дружном, сплочённом коллективе. Это была настоящая семья – сложная, болезненная, но семья, в которую меня приняли без всяких вопросов, со всеми моими странностями, которых, впрочем, было не так много (пожалуй, главной странностью в первые дни было то, что я спрашивал о домашнем задании). Это чувство семьи, отъединённости от всего мира, было необычным. Я даже перестал общаться со старыми одноклассниками. Мы учились по соседству, но жили теперь на разных планетах. И в столовой я садился со своей коррекционной семьёй – на самом отшибе, в закутке, на которой раньше не обращал внимания. При этом успеваемость, как вы понимаете, у меня не то что снизилась. Она исчезла. Я несколько раз пытался что-то отвечать на уроках, чем порядком удивлял учителей, но общий смех и гомон, вскоре прекратил такие попытки. Возможно, именно отсутствие отметок в дневнике и подсказало моим родителям, что в школе происходит нечто странное. Прошло две недели коррекционной учёбы. Что именно там пытались скорректировать, я не понял. По сути это был изоляционный, а не коррекционный класс. Нас просто старались держать подальше от остальных. Главным успехом нашей учёбы было отсутствие скандалов. День без драк – успех. Неделя без истерик и поломанных стульев – успех. Четверть без битых стёкол – успех. И так далее. Всё закончилось, когда мама пришла в школу. Уже на следующий день я вернулся в привычный класс. Но с ребятами из 7 «З» ещё какое-то время поддерживал отношения. Они запомнили, что я был членом их семьи. Это осталось с нами. По-своему это осталось со мной до сих пор, и сейчас позволяет иначе смотреть на таких сложных подростков. Не знаю, что случилось с теми ребятами после школы. Знаю только, что Диму отчислили и что Ваня, который ходил то с пилкой, то со стеклорезом, погиб на каникулах – упал не то под машину, не то под поезд, слухи ходили самые разные. Но, думаю, всем понятно, что жизнь у остальных сложилась не самая простая. Несмотря на то, что они учились в такой авторской, такой экспериментальной школе, да ещё и с гуманитарно-эстетической направленностью. Статья опубликована на канале Letidor.ru в Яндекс.Дзен.
