Удивительный учитель: преодолевая слепоту

Учитель, музыкант и общественный деятель из Архангельска Андрей Тихонов получил несколько образований в России, учился и работал в США. Деловые встречи, проведение уроков по нескольким дисциплинам, участие в российских и зарубежных научных конференциях – масштаб сегодняшней занятости нашего героя впечатляет. Трудно поверить, что Андрей не видит с рождения. Благодаря родителям, близким и неравнодушным людям, встречавшимся на его жизненном пути, упорству и силе характера, сегодня он востребованный педагог, который использует на своих уроках передовые технологии обучения незрячих детей, помогает им состояться, и общественный деятель, лоббирующий интересы людей с особыми потребностями и осуществляющий собственные эффективные проекты.

Андрей поделился с читателями «Летидора» личной историей в образовании, трудностях и их преодолении, размышлениями о разнице в подходе к инклюзивному образованию в России и за рубежом и объяснил, почему реформы стоит начинать с установки удобных пандусов на тротуарах.  

– Андрей, расскажите, пожалуйста, о начале своего пути в образовании. Вы обучались в спецшколе или дома? Как проходило обучение, с какими трудностями приходилось сталкиваться?

– Среднее образование я получил дома в Архангельске. Когда настало время идти в школу, моя мама обратилась во Всероссийское общество слепых, где ей сказали, что ребёнок с нарушениями зрения может обучаться в специальной школе-интернате для детей с нарушениями зрения в городе Грязовце Вологодской области. Иногда детей из нашей области посылали учиться в Петербург. Поскольку общее состояние здоровья не соответствовало необходимым параметрам и мне требовалось постоянное наблюдение врачей, было принято решение о домашнем обучении. Меня прикрепили к общеобразовательной школе № 4. К нам домой приходили преподаватели, но количество уроков, проводимых ими, было ограниченным. При домашней системе обучения преподаватель проводил всего один или полтора урока русского языка в неделю, в то время как в школе было четыре или пять уроков в неделю. Примерно такая же ситуация была и с другими предметами. Школу я окончил с серебряной медалью, но только благодаря тому, что на протяжении всей учебы мне помогали родители. Мне читали книги брат и двоюродные сёстры, так как не все учебники были напечатаны шрифтом Брайля. Многие учебники мы заказывали из Московской Государственной библиотеки для незрячих людей. Оттуда присылали некоторые учебники, но большинства, к сожалению, не было. Так и получалось, что учились мы всей семьёй.

– Учились успешно и ещё успевали заниматься музыкой. Учитель музыки приходил к Вам или Вы ходили в музыкальную школу?

– Я ходил в музыкальную школу. Получилось так, что преподаватели из общеобразовательной школы приходили ко мне во второй половине дня, так как школа работала в первую смену. Но как раз в первой половине дня я ходил в музыкальную школу. У меня был полноценный общий курс. Я изучал теорию музыки: сольфеджио, музыкальную литературу, и обучался игре на инструментах. В итоге получил диплом о музыкальном образовании.

– Расскажите о том, как Вы получили высшее образование и как поехали учиться в США.

– Параллельно с окончанием девятого класса общеобразовательной школы я окончил две музыкальных школы. Преподаватель, которая вела класс фортепиано, ушла в другую школу. Я решил остаться у неё, поэтому учился в двух школах. После девятого класса поступил в Архангельский музыкальный колледж, по окончании получил среднее специальное музыкальное образование и специальность преподавателя по классу скрипки.

Я поступил в колледж, но мне также разрешили получить полное среднее образование в школе. Таким образом, со школьным дипломом я поступил на факультет иностранных языков Поморского Государственного Университета (Северный Арктический Гуманитарный Университет). На пятом курсе университета я подал заявку на участие в программе Russian Fullbright Alumni – это программа обмена молодыми студентами и специалистами с США. В рамках этой программы в течение девяти месяцев я работал ассистентом преподавателя русского языка в Мичиганском Государственном Университете.

– Работали и учились?

– Основная цель программы была в том, что я работал и помогал студентам изучать русский язык. Кроме того, я мог каждый семестр посещать четыре разных курса, изучать разные предметы, но без получения диплома.

– После возвращения из США Вы, помимо работы учителем, стали заниматься общественными проектами и помогать слепым и слабовидящим людям. На вашей стене в соцсети много информации о различных инициативах. Недавно Вы искали софинансирование поездки в Санкт-Петербург на VII Международный творческий фестиваль для детей с ограниченными возможностями «Шаг навстречу» Вашего музыкального коллектива, состоящего из трёх незрячих музыкантов. В итоге всё сложилось? Участвуете?

– Да, мы будем участвовать. Нам помогли частные спонсоры и правительство Архангельской области. Что касается занятости, то моё основное место работы – в средней общеобразовательной школе № 5. Это школа со специальными классами, где обучаются дети с нарушениями зрения и слуха. Я работаю с детьми, у которых нарушено зрение.  Преподаю английский язык, специальные компьютерные технологии, мы занимаемся навыками независимой жизни, в школе этот предмет называется СБО (социально-бытовое ориентирование). Помимо основной работы реализую различные проекты, связанные с преподаванием музыки, с правами людей с инвалидностью.

– Кстати, о правах. Уже давно и общественные организации, и чиновники говорят об инклюзивном образовании для людей с ограниченными возможностями. Звучит вдохновляюще.  Но интересно узнать мнение человека, который не понаслышке знает о потребностях слепых детей. По-Вашему, возможна ли массовая инклюзия в нынешних условиях образования с нехваткой кадров, большими классами и всех текущих противоречивых реформ?
– Вообще инклюзивное образование – очень спорная тема. По закону человек с инвалидностью имеет право на образование и другие равные со здоровыми людьми права. Это прописано в Федеральном законе о правах инвалидов. Кроме того Россия ратифицировала Декларацию о правах людей с инвалидностью, где тоже об этом говорится. Но сейчас существует тенденция, что инклюзивное образование становится модной темой. Многие организации делают ставки на инклюзию. Эта тема обыгрывается, на ней многие зарабатывают баллы и деньги. А по существу к инклюзии мало что готово. И в первую очередь не готовы люди. Есть активисты и общественники, которые понимают, как её осуществить. И эти люди делают какие-то реальные вещи, которые способствуют реализации этой идеи. Но кроме того есть люди, которые на инклюзии просто растрачивают бюджетные и проектные деньги.

К тому же многие учителя, родители и дети сами не готовы к тому, что в образовательных учреждениях будут учиться люди с инвалидностью. С одной стороны – это психологическая неготовность, а с другой – финансовая. К примеру, я сейчас обучаюсь на курсах повышения квалификации в Архангельском областном институте открытого образования. Ко мне подходят преподаватели из районных школ и спрашивают: «Как нам быть? В следующем году к нам в первый класс поступает незрячий ребёнок, а мы вообще не знаем, как ему помочь, как организовать образовательный процесс». И они не знают, к кому обратиться.

В городе есть пятая школа, где реализуется инклюзивное образование, есть и Северный Арктический Федеральный Университет, где открыты кафедры инклюзивного образования и где сидят специалисты с научными степенями в области психологии и педагогики, но никто не может дать никаких конкретных рекомендаций, как организовать учебный процесс для незрячего ребёнка в сельской школе. На данном этапе ситуация сложная.

– С чего стоило бы начать?

– В принципе, процесс уже начался. Сейчас нужна качественная грамотная работа по обучению специалистов, которые будут знать, как организовать учебный процесс инклюзивного образования в школе для людей с разными видами инвалидности. Нехватка кадров – это серьезная проблема. Также нужно проводить информационную пропаганду инклюзивного образования. И не стоит забывать, что инклюзия – это ведь не только инклюзивное образование, а включение людей с инвалидностью во все сферы жизни общества.

– А у нас инвалидов практически нет на улицах. Одни спортсмены.

– У нас проблема в том, что общество не готово принимать тех людей, которые как-то отличаются. Это касается не только людей с инвалидностью, но и тех, кто отличается от большинства. Сюда можно включать и мигрантов, и людей, которые мыслят нестандартно, креативно. С другой стороны, естественно, остаётся финансовый вопрос. Он касается организации доступной среды, в частности, архитектуры. Иногда получается, что федеральные и региональные деньги из госбюджета выделяются на какие-то вещи, например, на построение пандусов, но по факту оказывается, что пандус строится не под правильным углом и, стало быть, это просто фикция и освоение бюджета. Нужен очень жесткий контроль со стороны общественных организаций. В Архангельской области потихонечку мы пытаемся это делать.

– Недавно Архангельской области планировали выделить бюджет 200 тысяч на программу поддержки инвалидов «Доступная среда» при условии собюджетирования со стороны области, но область не готова была выделить необходимую сумму. В итоге, чем дело закончилось?

–  Так ничего и не вышло. Могу привести ещё пример. Недавно рассматривался законопроект по общественному городскому транспорту, в котором никак не отразили, что транспорт должен быть доступен для людей с инвалидностью. Этот законопроект обсуждался по нашей инициативе. Нужные поправки были внесены, но на деле никто не знает, какие изменения у нас в городе были произведены. В начале марта я собирал круглый стол, на который пришли руководители транспортных агентств и предприниматели, ответственные за маршруты. Были и представители общественных организаций. Поговорили. Но осталось непонятным, как решать вопрос. Система настолько заржавела, что непонятно, как её изменить.

У нас в городе всё время были трамваи и троллейбусы, но они отменены, поскольку по центральным улицам неудобно ездить кому-то из влиятельных лиц, и теперь по городу ездят автобусы ПАЗ с высокими ступеньками, на которые сложно забираться не только людям с инвалидностью, но и здоровым, в том числе и пожилым, и людям с детьми. Такая ситуация складывается на протяжении лет десяти. Ситуация ухудшается, и как её решать, пока непонятно.

– Но в рамках Вашей деятельности удалось всё-таки какие-то инициативы провести в жизнь? Что-то заработало?

– Конечно. Но работают в основном проекты, нацеленные на точечные изменения. Например, в пятой школе мы проводили проект «Российские дети с инвалидностью отстаивают свои права». Реализовывался он в том числе и московской организацией «Перспектива» при финансировании Евросоюза. В рамках этого проекта мы кое-что улучшили в школе. Например, повесили таблички Брайля на все кабинеты. Для ребят, которые приезжают из области и живут весь учебный год в интернате, мы оборудовали душевую кабину, заменили окна на пластиковые, настроили компьютерный комплекс, на котором ребята с нарушениями зрения могут читать напечатанные книги. То есть потихоньку, маленькими шагами, ситуация улучшается. Но если смотреть масштабно, то всё еще очень далеко от совершенства.

– Вы ездите по России, общаетесь с коллегами из других российских городов. Какой российский город сегодня можно отметить в плане комфорта для жизни людей с ограниченными возможностями?

– Везде по-разному. Если взять Москву, то она, конечно, более комфортна для незрячего человека, чем Архангельск. Мои поездки носят кратковременный характер и за неделю-полторы всего не прочувствуешь, но у меня создалось впечатление, что и водители в Москве совершенно другие, и качество дорог лучше. Многие москвичи ругают Москву, говорят, что там постоянные аварии, никто не уступает дорогу. Если сравнить с нашим городом, то московские маршрутки – это нормально и комфортно. Петербург тоже вполне комфортный для инвалидов.

**– Соглашусь про Петербург. Осенью была там с ребенком, гуляли в центре с коляской и приятно было не задумываться о том, что надо преодолевать препятствия, перетаскивая коляску через бордюры.** – Я всегда говорю о том, что все изменения, которые делаются для людей с ограниченными возможностями, полезны для любого гражданина. К примеру, зимой у нас достаточно много снега, который не убирается. И мамы тащат коляски с детьми на себе через снег. Конечно, многое зависит и от городского бюджета. В Москве и Петербурге бюджеты больше и есть возможность держать дороги в хорошем состоянии. В нашем регионе производство «загибается» и денег брать неоткуда. Вот мы и имеем, что имеем. **  – Скажите, у Вас была возможность остаться в Штатах?**   – Как таковой не было.   **– А если бы появилась, остались бы?** – Разумеется. **– То есть, если в будущем сложится, переедете не сожалея?** – Я перееду, потому что там можно заниматься тем же самым, но с большей эффективностью и с меньшими потерями для собственной нервной системы. У нас в городе есть незрячие, которые самостоятельно перемещаются, пользуются общественным транспортом. Я тоже хожу по городу, езжу на автобусах, но, как правило, с сопровождающим. Самостоятельно это делать настолько утомительно, что после такой полосы препятствий уже не остается сил и желания работать. А кроме того, ощущение, что ты можешь сам пройти туда, куда тебе необходимо: в магазин, в какую-то организацию; можешь сам съездить в другой город, – очень ценно. У нас это тоже возможно, но на это требуются огромные усилия, которые в той среде можно потратить на другие, более интересные и важные дела. Переехал бы только по этой причине.   **– Когда Вы впервые приехали в США, культурный шок был велик?**   – У меня после многих заграничных поездок культурный шок. Вот я три дня назад вернулся из Финляндии, где проходила Международная конференция по инклюзивному образованию. На конференцию приехали специалисты из Архангельского университета, из мурманских образовательных учреждений. Я слушал их доклады, слушал доклады представителей Бельгии, Дании, Великобритании и понял огромную разницу между подходами к образованию в целом и к инклюзивному образованию в частности.  Наши специалисты выходят и гордятся своими научными степенями, утверждают, что у нас всё в порядке, что у нас инклюзия развивается, дети успешно обучаются. Выходят бельгийские докладчики и говорят: «У нас есть проблема. Мы пытаемся её решить». При этом я знаю, что у них система образования более гибкая и приспособленная для любого человека. Наши же преподаватели из университетского состава работают напоказ, ходят и говорят: «У нас научные степени, мы специалисты в области специальной педагогики, всё знаем об инклюзивном образовании». Но по сути они к инклюзии не готовы. На этой конференции я был единственным человеком с инвалидностью. Я хожу с тростью, и по мне сразу видно, что я человек незрячий. Так вот из наших преподавателей, как правило, редко кто предлагал помощь. И только сотрудник международного отдела нашего местного Северного Арктического Федерального университета всегда была готова выручить меня. Т.е. можно говорить о том, что инклюзия зависит от человека, и никак не зависит от его научных знаний. Зарубежные преподаватели, профессора подходили, знакомились, спрашивали, как помочь. Большая разница в людях. **– А какие проблемы инклюзивного образования обсуждали зарубежные коллеги?** – Они говорили о том, что существуют проблемы на законодательном уровне. О том, как можно адаптировать программу для ребёнка. Говорили о проблеме оценки знаний ребёнка. Например, есть ребёнок с нарушениями навыков чтения. Он не может на экзамене прочитать какой-то текст. И как его тогда оценивать? Или у ребёнка проблемы с письмом и он не может правильно написать, а тест предполагает именно написание. Как его оценить? Как сделать систему более гибкой, чтобы дети с разными потребностями могли получать дипломы и после окончания школы идти дальше? Они обсуждают, что не хватает кадров. Раньше были узкие специалисты, например, тифлопедагог или сурдопедагог, а теперь получается, что каждый педагог-предметник должен, помимо знаний предмета и детской психологии, обладать знаниями и тифлопедагогики, и сурдопедагогики, и олигофренопедагогики и уметь обучать детей с аутизмом, знать и уметь многое другое. Зарубежные коллеги не боятся поднимать все эти вопросы. Они говорят: «Да. У нас есть проблема». При этом я видел зарубежные инклюзивные школы. Там, как правило, бывает очень интересно. Поэтому мне было непонятно, почему наши специалисты никаких проблем на таких конференциях не поднимают, хотя можно было бы пообщаться с коллегами и выяснить для себя что-то новое и полезное. **– Что-то все вопросы у нас сводятся к тому, как там хорошо, и как у нас неказисто.** – Раньше я говорил, что там хорошо. Но сейчас я говорю иначе. Там просто по-другому. Там много своих проблем, в том числе с мигрантами, с различными перекосами в борьбе за права разных людей. Но тем не менее, есть желание решать проблемы. **– На своей странице в соцсети Вы как-то поделились восторгом, когда научились плавать в американском бассейне. В конце сообщения Вы написали слова благодарности этой стране, дарящей равные возможности. Были ли у Вас в жизни подобные восторги и благодарения в адрес своей родной страны?** – Понятное дело, что за границей я научился многому, но, тем не менее, я всегда остаюсь патриотом. Так или иначе в России я получил среднее образование, окончил музыкальную школу, музыкальный колледж и университет. У меня были разные преподаватели. Кто-то не понимал моего присутствия в университете, строил разные препятствия. Кто-то наоборот, поддерживал. И я всегда остаюсь благодарным людям, которые меня очень поддерживали и настраивали на позитивный лад. Их было много. В любой ситуации, даже если вдруг из-за моей общественной деятельности меня попросят уехать из страны,  сидя в каком-нибудь маленьком городке, я никогда не откажусь от благодарности именно тем людям, которые мне помогали здесь. Старт всегда даётся здесь, в родном городе. **– Какие у Вас сегодня планы по части общественных инициатив?** – В планах участие в различных проектах. Сейчас мы готовим проект с московской организацией «Перспектива», делаем летний лагерь для детей с инвалидностью. Пока что ищем источники финансирования. Возможно, получится проект с польской организацией, которая также работает с детьми с ограниченными возможностями. И, конечно, продолжу преподавать. **  – А к чему больше лежит душа – к преподаванию или общественным делам?**   – Сложный вопрос. Когда я оканчивал университет, то не предполагал, что общественная деятельность так меня захватит. Сейчас мне нравится и то, и другое. Хотя и усталость имеет место. Взять, к примеру, типичный мой день. С утра до трёх часов был без перерыва на телефоне и на e-mail.  Писал, звонил людям, договаривался по разным проектам. В три часа провёл пару уроков музыки. Сейчас, после интервью, буду готовиться к завтрашним урокам и отвечать на набежавшие e-mail.   **– Вы и музыку преподаёте?**   – Я преподаю музыку, компьютерные технологии, английский, много чего. Преподаю в разных образовательных учреждениях. У нас есть региональная общественная организация общества инвалидов «Надежда», где реализуются многие проекты, в том числе музыкальные. Там я обучаю ребят музыке, игре на фортепиано, использованию компьютера для создания музыки. **– А сами музицируете?** – К сожалению, не так много, поскольку времени остаётся мало. Когда мы проводим с ребятами концерты, естественно, я играю с ними в ансамбле. Но пока нет времени на конкретную работу с музыкальным инструментом, когда можешь пару часов в день вдумчиво разбирать какие-то новые сложные композиции.