Это заблуждение, что обычную книгу читать легче, чем комикс: интервью с экспертом по детской литературе

Мы встретились с куратором этого направления, кандидатом педагогических наук, заведующей лаборатории социокультурных образовательных практик МГПУ Екатериной Асоновой и поговорили о тенденциях в мировой детской литературе, о том, в чем мы сильно отстаем от Европы и что наши писатели могли бы позаимствовать у зарубежных коллег.

Екатерина, расскажите, какие тенденции преобладают в развитии мировой литературы?

Если говорить о том, что мы видели и слышали на Конгрессе, то все больше издателей старается выходить в глобализацию, а именно, публиковать визуальные книги, которые не требуют перевода (речь идет о так называемых silent books — тихих, или молчаливых, книгах — а также комиксах, книгах-картинках и др. — прим. редактора). С одной стороны, такие книги рассчитаны на массового читателя, но, с другой, требуют от него особой культуры чтения. Взрослые, особенно в России, со словом «чтение» чаще всего ассоциируют книги, в которых много текста.

А тут они сталкиваются с другой культурой, где читателю самому надо составить рассказ на основе визуальных образов. Есть стереотип, что картинка должна обязательно идти в дополнение к тексту, что она необходима, когда нам надо пояснить то, что рассказано словами. Еще один стереотип связан с мнением, что читать книжку-картинку легче, чем вербальный текст. А что иллюстрация сама по себе может быть сложной, рассказывать об эмоциональных, социальных, психологических проблемах, знает далеко не каждый взрослый.

Есть ли какой-то способ убедить родителей, что комикс или графический роман не хуже традиционных книг?

Книга, придуманная и воплощенная художником, сродни поэзии и другим сложным видам искусства. Понять, что читать такую книгу довольно трудно, невозможно, пока человек не познакомится с ней сам.

Иногда трудность рождает обратную историю. Если это так сложно, то зачем тогда вообще это делать? Взрослый не всегда готов признать, что не умеет чего-то делать и не хочет этому учиться…

Так что нам предстоит не самый простой путь в принятии графических романов и комиксов. Но рынок говорит, что эта литература постепенно находит своего читателя, завоевывает свою нишу. Появляются специализированные издательства вроде «Бумкниги». Уже у знакомых издательств появляются отдельные направления, посвященные комиксам (такое, например, есть в «МИФ»). Издательства «Поляндрия», «Самокат», «Карьера Пресс», «Белая ворона» умеют хорошо издавать и продавать книги-картинки.

А как быть с тем, что цена на такие книги довольно высокая для российского читателя?

Такая проблема есть. Российские читатели не всегда понимают, почему они за три строчки текста платят по 500-800 рублей и больше. Но, по-моему, такого отношения становится все меньше. Подрастает новый читатель, для родителей которого покупать комиксы — это нормально.

При возрастающем интересе к визуальным книгам наши издатели издают привычные книги, где «много букв». Популярны и отечественные фэнтези, и подростковые повести (отечественные и переводные), литература направления Young adult, короткие рассказы.

Российские издательства сейчас поставлены в достаточно жесткие рамки ограничений — я имею в виду маркировку книг по возрасту. А с какими ограничениями сталкивается книжная индустрия в других странах?

Я знаю, что европейские издательства имеют ограничения в установлении цены на книгу. Как-то спрашивала у издателей из Германии, как они продвигают свои книги, так они сказали, что их главная задача, чтобы книга без картинок была не дороже 11 евро, а книга с картинками/сложной полиграфией не превышала порог в 21 евро. Их главная задача — чтобы книга оставалась доступной для читателя. Свои системы регулирования цен на книги есть в Италии и Франции. Это непростая задача для издателя и продавца.

Что касается маркировки, обратимся снова к Германии. Насколько я знаю немецкую систему, в этой стране в библиотеках маркируют книги для детей до 13 лет и больше ничего не маркируют.

Есть какие-то рукописи детских книг, которые не проходят цензуру?

Конечно. Издатели не будут публиковать книги, связанные с экстремизмом, с какими-то опасностями глобального характера. При изучении рукописей люди руководствуются здравым смыслом.

У меня у самой есть такой подход: если книгу кто-то написал, согласился отрисовать, а затем издать — то есть она прошла внутреннюю цензуру как минимум 10-20 человек, которые зачем-то сочли нужным ее издать, то к ней есть смысл присмотреться. Но я не принимаю решений об издании — я работаю с тем, что вышло на рынок (если говорить о моей деятельности, связанной с книгами, но есть и другая — исследование речевых практик, когда я читаю то, что люди самостоятельно публикуют в сети. Там у меня другие подходы).

Но ведь в России другой подход к цензурированию книг для детей?

Да, у нас несколько другая ситуация. Так сложилось, что одни люди считают, что в праве указывать другим. И дело не в том, что какие-то темы российский читатель принимает, а какие-то — нет. Кто-то хочет подчинить регулирование книгоиздания себе. Мне далеко не все книги нравятся, которые выходят, но мысли запретить их нет: мне такой подход кажется странным.

Есть ли что-то такое, что мы могли позаимствовать у зарубежных авторов? Речь идет о темах, которые наиболее часто звучат у них в книгах, а у нас — нет.

Нам надо повышать социальную ответственность. Для зарубежных авторов эта тема одна из первостепенных. Их работа с детской книгой направлена на помощь детям и родителям в трудной жизненной ситуации. Социальное, гуманитарное звучание в книге для них всегда в приоритете.

У нас это тоже есть, но книги российских писателей более личностные, в них больше психологизма и меньше акцента на гражданских аспектах.

Скажите, а как у нас обстоит дело с инклюзивной литературой по сравнению с другими странами? Кажется, что с каждым годом у нас выходит все больше книг, героями которых становятся люди с особенностями и ограниченными возможностями здоровья…

Тут нам еще догонять и догонять Европу и Америку. В мире учреждены сразу несколько премий, которые дают книгам за то, как они работают на формирование инклюзивной среды.

Для того чтобы книгу можно было бы назвать инклюзивной, она должна отвечать целому ряду параметров: например, характер инвалида должен быть правдоподобным, а не чудесным, этот герой должен быть показан не обособленно, а в сетке социальных отношений и т.д. Такое произведение описывает или предлагает модели отношений, при которых мы видим полное включение человека с инвалидностью в социальную жизнь, мы видим, что он самостоятелен и активен.

Пример хорошей инклюзивной книги — «Чудо» Ракель Паласио о мальчике с генетической аномалией, из-за которой его лицо похоже на страшную маску. Здесь показаны не только переживания самого мальчика. Мы знаем о ситуации с позиции всего его окружения: мамы папы, сестры, бойфренда сестры, его одноклассников. Каждая глава книги — это видение истории каждым из героев. Это и есть один из признаков инклюзивности.

Авторы таких книг не пытаются показать, что герой не умеет ходить, зато он гениально поет или рисует. Они рассказывают о людях с особенностями так же, как и о других. У них может быть противный характер, они могут грустить, обижаться. Они вызывают у читателя не только чувство жалости, но самые разные чувства.

У нас таких произведений пока немного. Так что нам точно еще работать и работать в этом направлении.

Но мы в России — глобальные читатели, потому что традиция перевода на русский язык настолько сильна, а переводчики и издатели наши такие герои, что мы имеем возможность строить свою инклюзивную среду на основе всего лучшего, что выходит во всем мире. Это наша очень хорошая особенность.

Фото: Visualrian.ru, Pexels