Детские книги-парадоксы

Логика "абсурдного анекдота" про то, как "летели два напильника" - не самый частый гость в детской литературе. Во всяком случае, в России. Хотя, казалось бы, и лимерики Эдварда Лира, и парадоксы Кэролла у нас тоже давно воспринимаются как классика. А опрокидывающие привычную логику "детские вопросы" - как одно из главных детских умений. Которое, с чем соглашаются все взрослые, надо поощрять. По счастью, некоторые писатели и издатели всё-таки рискуют делать это не только на словах, но и на деле. 

Шел Сильверстайн "Продается носорог" 

Пер. с английского Григория Кружкова.

Шел Сильверстайн (1930 – 1999) - американский чудак, художник и бард, не
укладывающийся в рамки какого-то одного вида и направления искусства. Родись он лет на десять раньше, то стал бы битником, как Керуак. Лет на десять позже - рокером вроде Дилана. Но Шел стал автором детских книжек, и вот уж почти полвека его "Полтора жирафа", "Щедрое дерево"и "Лафкадио" стоят на полках в детской, ненавязчиво уча "смотреть на вещи шире" и "избегать стандартных подходов". "Продается носорог" - в том же ключе.

Автор, он же рисовальщик, задается неожиданным вопросом: на что в обычном доме может сгодиться носорог? И дает столь же неожиданные ответы: на его рог можно не только вешать пальто, но и нанизывать пончики, и проигрывать на нем граммофонные пластинки, а его огромная туша - не только отличная печка холодной ночью, но и убедительный аргумент, когда приходится клянчить у папы на мороженное. А кому не приходится?

Джон Классен "Где моя шапка"

Пер. c английского М. Малороссияновой. 

31-летний канадский мультипликатор Джон Классен, еще не классик, но фамилии своей вполне отвечает, в том смысле, что фантазия у него классная: на 16 разворотах с минимумом слов и лаконичными картинками он развернул классическую детективную историю в духе Агаты Кристи - с неожиданным преступлением, многоступенчатым следствием, тупиком и внезапным озарением. И дает внимательному читателю возможность найти отгадку раньше следователя. А еще – предоставляет возможность подумать, чтò произошло после того, как вор оказывается разоблачен. На это дается лишь намек, но весьма красноречивый.

Оскар Бренифье"Что такое красота и искусство?"

Пер. с французского Надежды Дегтяренко.  

На каждом развороте этой книжки выдвигается некое утверждение: "Все ли могут быть художниками?" Или: "У всех ли нас одинаковое представление о красоте?" Или даже: "Мое платье красиво потому, что украшено желтыми кружочками"? И даются четыре варианта ответа, проиллюстрированные остроумными пиктограммками Фредерика Бенальи. С последним из ответов автор, кажется, соглашается - но на следующем развороте выдвигается новое утверждение, опровергающее предыдущее. Это поначалу обескураживает. Но Оскар Бренифье – не американец, а француз. Поэтому следует традициям не столько Кэролла и Лира, сколько Вольтера и Дидро (хотя сам это категорически отрицает): острые вопросы и демонстративный отказ от единственного "правильного" ответа. В этой полемической манере Бренифье выпускает книги на самые разные животрепещущие темы. Есть ли Бог? Что есть добро? И, конечно, вопрос вопросов: надо ли ходит в школу? Видимо, надо: проводимые его "Институтом практической философии" выездные семинары пользуются таким же успехом, как и его книги. 

Герт Де Кокере, илл. Клаас Верпланке "Разговоры"

Пер. с голландского Михаила Санадзе. 

Но ближе всего к стилистике и логике анекдота про летающие напильники подошел фламандец Де Кокере. Его небольшая книжечка – это действительно 15 разговоров, которые ведут между собой обычные зооморфные персонажи детских книг – Корова и Заяц, Слон и Улитка, Рыбка и Лошадь. Только разговоры эти всякий раз выруливают в какую-то не совсем обычную сторону.

"Нет, – еще раз сказал Червяк. – Я не червяк".
"А почему ты выглядишь как червяк?" – спросила Курица.
"Потому что, – сказал червяк, – ты думаешь, что я червяк. А если кто-то о чём-то много думает, он начинает в это верить".
Курица недоверчиво посмотрела на Червяка. Она не совсем понимала, о чём она может много думать. В каждом из разговоров присутствует этот момент, когда один из его участников вдруг задумывается и начинает смотреть на привычный мир под каким-то новым углом. А не в этом ли задача книг-парадоксов?