Занимательный английский
Фото: http://news.samaratoday.ru
В письме уже взрослому семнадцатилетнему сыну Николаю Чуковский пишет: «Я твердо убежден, что тебе, поэту, и вообще будущему интеллигенту, огромным подспорьем будет английский язык. Русский, не знающий ни одного иностр. языка, все равно что слепой и глухой. 7 лет, не жалея трудов, я тяну тебя за уши к этому знанию. А ты упирался. А ты бездарно норовил ускользнуть. Ни разу не было, чтобы ты сам, своей волей, захотел узнать, наконец, как следует этот язык, которым я стал заниматься в 17 лет, один, без учителей, без учебников, без всякой поддержки».
Английский язык стал для Чуковского окном в мир. По найденному невесть где самоучителю он, будучи еще одесским мальчишкой, каждый день разучивал все новые и новые слова. Он знал, что этот багаж позволит ему когда-нибудь прочитать в оригинале его любимых писателей и поэтов, и ради этого счастья узнавания был готов тратить на новые слова часы и дни.
Позже, в 21 год, Корней Чуковский с молодой женой отправляется в Лондон в качестве специального корреспондента одесской газеты. Впервые ему довелось погрузиться в новую культуру. Целые дни он проводил в Британском музее, поглощая целые тома, восполняя пробелы в знаниях. Тяга к слову была непреодолимой. Наверное, поэтому Корней Иванович не мог и не хотел понять, как его собственные дети, имея под рукой огромную библиотеку, не стремятся ее изучить.
|
|
| Купить
|
Каждое утро дети начинали с небольшого экзамена. Нужно ответить отцу все, что было задано накануне, без запинки и паузы, причем английское слово считалось выученным, если ребенок мог перевести его в обоих направлениях, написать, составить предложение с ним и узнать его в любом тексте, в любом контексте.
Коля и Лида ненавидели эту процедуру, слова учили из-под палки и никогда не пытались узнать что-то сверх установленной нормы.
Но потом начиналось чудо – переводы, которые они обожали всей душой! Лидия пишет: «Сухопарая экономка знаменитого лысого путешественника, заболев скарлатиной, съела яичницу, изжаренную ею для своего кудрявого племянника. Вскочив на гнедого скакуна, долгожданный гость, подгоняя лошадь кочергой, помчался в конюшню…» Это мне задано. Это я должна к завтрему перевести на английский. Чушь эту сочинил для меня он сам; для Коли – другую, столь же несусветную; он составил эти интересные сочинения из тех английских слов, которые накануне дал нам выучить».
Но самым благословенным был момент чтения художественных произведений. Слова Корней Иванович подбирал так, чтобы через несколько дней зубрежки и переводов дети наконец смогли познакомиться с новой главой, например, «Оливера Твиста» Диккенса.
И ради этого стоило терпеть все мучения и обиды, которыми отец порой одарял в гневе: «Из-за плохо выученных слов случалось ему и по столу кулаком стукнуть, и выгнать из комнаты вон или даже – высшая мера наказания! – запереть виноватого в чулан». За что ругать, а за что – нет «Вон отсюда!» – кричал он, когда выяснилось, что Коля знает слово, но не помнит, как оно пишется. – «Ничтожество! (Это было одно из его любимых ругательств.) В чулан! И сиди там, копти потолок, чтобы я не видел тебя! Так и умрешь лоботрясом», – рассказывает в своих воспоминаниях дочь Чуковского Лидия.
Больше всего писатель боялся невежества, боялся, что дети его будут похожи на тех неграмотных оборванцев, на которых он вдоволь насмотрелся в своем мещанском одесском детстве. Он дорожил статусом интеллигента вовсе не из тщеславных соображений, ему было действительно жаль бездарных людей, не умеющих и не желающих знакомиться с огромной, сияющей мировой культурой. Поэтому-то он так непримиримо выбивал из собственных детей леность, равнодушие к новым знаниям, пытался раскрыть талант каждого, заразить жаждой творчества, пусть даже вначале это приходилось делать силой.
В Куоккальском доме Чуковских всегда было много гостей из Петербурга, известных писателей и поэтов, художников и музыкантов. Но ребята не понимали, с кем на самом деле им доводится общаться, насколько значительны эти фигуры.
Пример тому - встреча с Ильей Репиным. Знаменитый художник жил в соседнем поместье «Пенаты», и дети относились к нему, как к соседу или любому взрослому – уважительно, но без должного благоговения перед высоким искусством. Однажды зимой Корней Чуковский с дочкой Лидой встретили Репина на заснеженной дороге. Живописец снял перчатку и протянул руку сначала поэту, потом его дочери. «В отца моего словно вселяется бес, – вспоминает Лидия, – Корней Иванович вдруг срывает с моей руки перчатку и бросает ее далеко в сугроб, к кольям чужого забора. «Тебе Репин протягивает руку без перчатки, – кричит он в неистовстве, – а ты смеешь свою подавать не снявши! Ничтожество! Кому ты под нос суешь рукавицу? Ведь он этой самой рукой написал «Не ждали» и «Мусоргского». Балда!»
Поведение отца, конечно, напугало и обидело девочку. Она даже не успела понять, что сделала не так. Но в представлении Чуковского за такую серьезную провинность, как неуважение таланта, требовалось соответствующее наказание. Поступок литератора вряд ли можно назвать педагогичным, но Корней Иванович хотел, чтобы дочь раз и навсегда запомнила правила поведения.
И она запомнила: «Как я благодарна ему теперь за эту неправоту, за эту несправедливо нанесенную мне обиду! За этот поучительный гнев, которым он разразился, когда ему почудилось, будто я с недостаточным уважением прикоснулась к руке, протянутой мне искусством!»
При всей своей требовательности совершенно равнодушен Чуковский был к успехам детей в гимназии. После случая, когда директор учебного заведения выпорол воспитанника, он и вовсе переведет Колю и Лиду на домашнее обучение, но до тех пор успеваемость сына и дочери поэта не заботили. Он не верил, что учителя смогли бы увлечь своими знаниями ребят, а потому и не требовал от них результатов.
Первый раз в первый класс: как морально подготовить ребенка к школе
Зато поощрял Корней Иванович любые увлечения, например Коле, любившему географию, привозил из каждой поездки атласы и карты. Удивительно, что так же он относился к нелюбимым предметам, помогая детям избавиться от их груза: «Я была горестно лишена малейших способностей к арифметике, – пишет Лидия, – Убедившись, что математическое мышление мне чуждо, что, сколько я ни трачу сил на задачи и примеры, дело оканчивается слезами, а не ответами, он начал решать задачи за меня и бесстыдно давал их мне переписывать, к превеликому ужасу нашей домашней учительницы. «Знает таблицу умножения, четыре правила – и хватит с нее! – говорил он. – Восемь лет случаются раз в жизни. Нечего загружать голову тем, чему голова сопротивляется. А такая свежесть восприятия, такая память больше не повторится».