Игорь Стоянов: "Детей лучше учить поступками"

«Дети яснее взрослых видят разницу между тем, что ты делаешь и тем, что ты говоришь, поэтому лучше всего учить поступками. Они не требуют слов», – считает одесский иконописец Игорь Стоянов. Его работы украшают украинские, российские, европейские и даже американские храмы. Ксения – его вторая дочь (всего в семье четверо детей) – художница и преподаватель живописи детям. Она уверена, что именно отец привил ей широту мировоззрения как в жизни, как и в творчестве.
Игорь Николаевич: По образованию я физик. Меня с детства привлекала физика, как одна из фундаментальных наук. Мне было интересно докопаться до первооснов, узнать, что и как в мире устроено. Но в университете я учился достаточно посредственно. В то время система образования шлифовала в основном булыжники, из-за чего я быстро расслабился, не ощущая стимула.
Тем не менее, меня интересовали мировоззренческие вопросы, поэтому после университета я подумал, что не хочу работать по профессии, а лучше стану кочегаром и буду читать книги, которые мне интересны (тогда как раз расцветал самиздат). Мне стали попадаться книги о православии, а один мой друг посоветовал мне пойти в церковь, просто чтобы узнать поподробнее. Там я познакомился с иконой, как с отдельным, живым искусством, начал обучаться у мастеров и работать на восстановлении храмов, узнавал специфику церковной живописи, профессионально рос. И вот уже 30 лет как я занимаюсь иконописью.
– Как появление семьи повлияло на вас?
– Семья наложила обязательства. Я задумался о том, что должен сказать своему ребенку о мире и о том, для чего он в него пришел. Про икону же я им ничего не объяснял, она всегда была в доме, дети росли рядом со мной и возле нее, впитывая все вокруг. Возможно, мои дети даже не осознавали, что у них не совсем обычная судьба, ведь тогда подобные вещи были запрещены. Я даже старшему сыну запретил вступать в октябрята, из-за чего в школе был скандал.
– Ксюша, а как ты относилась к папиной работе?
– Когда я была маленькой, папа часто уезжал, и я мало времени проводила с ним. Но всякий раз, наблюдая за его работой, меня очень увлекал процесс рисования и то, как смешиваются краски. В школьное время я не вникала в папину работу, но зато когда поступила в Одесское художественное училище им. М.Б.Грекова, я стала чаще бывать у папы в мастерской и в какой-то момент мы поняли, что он нуждается в моей помощи, а мне хочется осваивать иконопись. Так как я видела икону с самого детства, меня в ней ничего не удивляло и, как других молодых художников, не шокировало то как рисуют лица, ткани и даже пейзажи. Церковное искусство стилизованное, нереалистичное, но для меня его законы настолько естественны, что не требуют никаких объяснений.
– А почему ты решила поступать в художественное училище?
– В 12 лет я пошла в художественную школу и моя преподавательница сказала, что у меня неплохо получается и предложила серьезней заняться живописью. Это предложение помогло мне поверить в свои силы, и было естественной поддержкой тому, что я видела дома.
– А что ты встретила в училище?
– В училище меня затянула художественная среда, я увидела разные стили и подходы. Но в какой-то момент поняла, что икона все же оказывает сильное влияние на меня и мою живопись. Сейчас, помимо икон, я продолжаю писать авторские работы, иногда больше увлекаюсь ими. Я не могу точно сказать, что уже определилась с тем, чем буду заниматься в дальнейшем. Авторская живопись и икона дополняют друг друга во мне.
– А папа как-то повлиял на твое решение заниматься живописью?
К.: Он вызвал во мне любовь и интерес к искусству, к высокому, научил задавать вопросы и видеть прекрасное.
И.Н.: Мне, как родителю, конечно, было приятно видеть, что дочь идет по моим стопам, но я никогда не стремился направить ее. Мой третий сын интересуется лишь гайками и компьютерами, и я не навязываю ему живопись. Мне было противно, когда меня в моей молодости заставляли, и поэтому я стараюсь не делать этого с моими детьми.

Если человек задумывается над чем-то, то с ним можно об этом говорить. Но если это его не интересует, то тут мало что изменишь. Поэтому мы с детьми скорее размышляли вместе. Я говорил им о причинно-следственных связях, о том, почему каждой эпохе было свойственно то или иное искусство. Ведь искусство – выражение культурных условий, психического настроения в обществе. Искусство – это реакция.
– То есть вы больше подавали пример, чем учили их?
– Я считаю, что слова мало что значат, а важны поступки. Дети яснее взрослых видят разницу между тем, что ты делаешь и тем, что ты говоришь, поэтому лучше учить поступками. Они не требуют слов. Правда, это, увы, не всегда получается.
– Ксюша, на твой взгляд, что ты почерпнула от папы?
– Широту взгляда. Он всегда очень широко мыслит и смотрит на вещи. Например, когда в моей работе проявляется что-то от методов, к которым я привыкла со школьных времен или я захожу в тупик, то папа предлагает мне иначе взглянуть на задачу и легче воспринимать условности. Ведь живопись – не точная наука, линия может быть свободной, оттенки могут быть разные. Самое важное – широта мировоззрения, как в жизни, так и в искусстве. Даже в иконописи, где все базируется на законах и устоявшихся канонах, должно быть творчество, ведь всё делают люди и у каждого своя техника.
– А как получилось, что ты начала преподавать детям?
– Я всегда хотела стать учительницей, но никогда особо этого не искала. Я как будто ждала, когда кто-то захочет чтобы я научила их детей рисовать, и однажды меня просили об этом.
– Какая разница между преподаванием детям и взрослым?
– Дети могут гораздо больше, чем взрослые! Для них нет никаких преград, когда мы с ними рисуем – для нас все доступно. Дети не боятся, что у них что-то не получится, или они испортят бумагу. У них широкая, развитая, по-своему "не напуганная" фантазия. Поэтому с ними проще. Конечно, есть некоторые сложности, но это скорее особенности обучения, чем преграды. Например, дети не могут долго работать, отвлекаются, их нужно постоянно заинтересовывать, чтобы разжигать в них творческий огонь.
– Говорят, что обучая детей, ты сам у них учишься. Чему ты учишься у детей?
– Внутренней свободе и бесстрашию. Они все видят радостно, все впитывают и за все благодарят. Я не хочу говорить своим ученикам «это делается так, а это вот так». Я хочу, чтобы они были раскрепощены в изобразительном искусстве, чтобы они рисовали, как чувствовали, а не так, как им показали. Поэтому, когда меня спрашивают, как можно и как нельзя рисовать, я говорю – можно все.