Геннадий Мохненко: "У нас появится культура усыновления"

Отец 32 приемных детей Геннадий Мохненко рассказал о мифах, связанных с приемными детьми, а также о том, почему интернаты нужно расформировывать и закрывать. Геннадий Мохненко – отец 32 приемных детей и трех биологических, как он сам их называет, с улыбкой оправдываясь политкорректностью, – прибыл в Томск вместе со своими приемными детьми в рамках велоэкшена «Россия без сирот». Понятие «велоэкшена», по словам самого Геннадия, было придумано специально, потому что назвать практически кругосветный ежегодный тур на велосипедах как-то иначе – нельзя.

Геннадий занимается вопросами сиротства и беспризорности более 15 лет, а в 1998 году он стал инициатором создания в Мариуполе приюта для беспризорников. Работа которого начиналась с того, что подростков забирали с улиц и привозили в тогда ещё не отремонтированное здание нынешнего реабилитационного центра «Пилигрим», чтобы дети имели хоть какую-то крышу над головой.

О возрасте приемных детей

У меня нет детей маленьких, у меня все подростки с очень тяжелым прошлым – это беспризорники из подвалов, которые оказывались на самом дне с 3-5 лет. Я не вижу больших проблем в их воспитании. Для меня легко и естественно с ними работать. Очень часто люди боятся подростков, а я бы побаивался, наверное, малышей. Мы, приезжая в каждый город, кричим: брать взрослых детей не страшно, они так же нуждаются в отце и матери, и эта потребность в них предельно обнажена. Они очень отзывчивы.

Мы начали 15 лет назад работу с беспризорными детьми. У нас особая ситуация в Мариуполе была. Наш город – это самый главный индустриальный центр страны, у нас есть море, и это самый густонаселенный регион бывшего СССР, и ситуация с беспризорностью была катастрофичной. Редко в каком городе на каждом перекрестке жили бездомные дети. Абсолютно уникальная ситуация –  на каждом перекрестке беспризорники. Вот кабинет мэра, просто представьте, и под окнами фонтан, а возле него спят пацаны и колют наркотик в вену в восемь лет. Это был такой шок! И вот этот ужас мы вошли с волонтерской командой, начали собирать детей, работать, где-то выходя за рамки законов, которые в то время существовали. Когда мы начали с ними работать, мы поняли, что возвращение в интернаты для этих детей не работает. Тогда мы, может быть, даже невольно начали становиться приемными родителями, понимая, что это единственное, что мы можем сделать с ними. А когда стали видеть, что работает, увлеклись процессом. Но я подчеркиваю – наша ситуация – ненормальная. Мы никого не призываем брать 32 ребенка, или 11, 16, как мои друзья. Мы делали это потому, что их просто некуда было девать. Но мы уверены, что есть много семей, которые могут взять одного-двоих деток.

Главные три мифа, которые тормозят людей в принятии решения взять ребенка в семью: во-первых, смогу ли любить его как родного? Я всегда говорю: они становятся родными. Второй страх – это миф о генетике. Наследственность от алкоголиков и наркоманов. Люди очень этого боятся. Все мои приемные дети – это дети алкоголиков, наркоманов и бандитов. Давайте скажем в 21 веке очень внятно – не существует наследственности алкоголика, наркомана или бандита, это миф. Третий страх – это страх, не повредят ли приемные родным. Для многих людей это тормоз. И я постоянно говорю, что не знаю лучшей педагогической стратегии для воспитания родных детей, чем взять приемных.

У нас же в основном малодетные семьи, мы растим поколение эгоистов, они думают, что земная ось проходит через их спальню, родители – это золотая рыбка, которая исполняет их желания. И когда в семьях появляются приемные дети, и когда наши родные дети чувствуют вкус измененной жизни – это очень сильно помогает в воспитании. Мой малой, пятилетний, заходит недавно, и говорит так серьезно одну фразу: «У Даньки умерла мамочка, и я понял – я должен мамой и папой поделиться». И это не было шуткой. Я подумал, это же не машинкой поделиться, не игрушкой, это серьезнейший педагогический момент, то есть мой сын сделал колоссальный шаг от эгоцентризма.

У нас наладился отличный контакт с руководством города. Когда мы начали вытаскивать беспризорников из подвала, у нас была трагедия. Надо отдать должность нашему мэру, который однажды сказал: «Законы под то, что ты делаешь, мне напишут лет через десять. Спасибо, что делаешь, что не боишься». Потому что мы начали забирать детей, откачивать, приводить в себя, выяснять, кто они, откуда они взялись на белом свете. И вот так рождался наш детский центр «Пилигрим». Это самый крупный детский реабилитационный центр Советского Союза для беспризорных детей, для детей-наркоманов.

Когда мы приехали в Россию, мы не ожидали такого отношения вашей власти. Акция идет при поддержке Совета Федерации общественной палаты президентской администрации. Нас удивительно хорошо везде встречают, и благодаря этому мы можем быть более эффективны. Что мы видим, что у руководства вашей страны есть понимание, что интернаты должны уйти в прошлое, это очень важно. Потому что у нас в Украине была смена власти, и вдруг один видный деятель говорит: интернаты – это классно. Слава богу, он уже не видный деятель. Мы рады видеть, что количество интернатов уменьшается.

Никто из моих детей пока еще не повторил мой опыт, но я уверен, что мой импульс передастся им, и это точно произойдет. Они нарожают своих и возьмут детей из детдомов. Мое первое поколение – девочка 26 лет, ее сынишке уже 8 лет. Мы забрали ее с трассы в 13 лет. И она уже задумывается об этом, решается на этот шаг. У меня уже есть первые внуки. Один из моих первых приемных сыновей – у него уже пятеро деток. Такой быстрый парень. Я абсолютно убежден, что не за горами тот день, когда мои приемные, создавая семьи, начнут брать тоже приемных деток, если к тому времени они останутся. Они все считают, что это правильно, говорят, мы хотим это делать.

Я все время говорю: я низко склоняюсь перед людьми, которые работают в интернатах и детских домах. Масса замечательных и прекрасных людей. Но мы должны сказать, что это – тупиковый вариант, что детский дом – не выход. Даже когда там прекрасное питание и чудесные педагогический коллектив, это настолько противоестественно. Детки должны обнимать родителей – в этом мы глубоко убеждены. Это главная проблема интернатов! С питанием хорошо, а модели семьи – нет. Очень малый процент выпускников создают успешные семьи. И не потому, что они дети второго сорта, я все время повторяю эту фразу. Не потому, что с ними что-то не так, а потому, что с нами, взрослыми, не так. У них просто модели семьи нет, они не понимают элементарных вещей. Деток-то они наплодят, с этим будь здоров, а вот создать хорошую семью – они просто не знают, как.

Говорят, что есть дети, которых сложно и даже невозможно полюбить. Для меня это вообще не проблема, потому что то, чему я учу будущих приемных родителей – это безусловная любовь. Ты можешь украсть, ты можешь взорваться и наговорить мне гадостей, ничего не меняется. Я все равно люблю тебя. Я буду через эти вещи смотреть, то есть не откажусь от тебя, потому что ты что-то мне там учудил. И мы, взрослые, должны занять такую позицию, в идеале мы должны переступать через все эмоциональные вещи. Это сложно, да. Позавчера в Новосибирске у нас был круглый стол, рассказали, что кто-то взял семилетнего ребенка, он у них что-то украл, и они его в восемь отдали. Но это не проблема ребенка, это проблема мужика, полковника, который испугался ребенка. Это абсолютная ерунда, ничего страшного не случилось. Нужна хорошая подготовка к этому, это важно.

Они называют меня батя и папа, а жену мою – мама. С этим нет проблем. У меня коллекция – самая дорогая коллекция для меня, – это те моменты, когда ты первый раз слышишь от ребенка «па», потом «папа», потом «батя». Это награда высшего порядка, и я не знаю, что в этом мире может с этим сравниться, это всегда особое переживание. Я священник, я не могу не сказать о том, что мать Тереза сказала классную вещь, один из важных принципов. Она сказала: «В конечном итоге, все, что ты делаешь, это не между тобой и людьми, а между тобой и Богом».

У меня были пацаны очень непростые. Я похоронил одного из своих приемных – он умер в 14 лет от СПИДа. Мне его просто отдали, его никто не брал. Он по семь раз в день кололся с 10 лет. И, конечно, это не тот результат, на который ты рассчитываешь. Я даже молиться не мог, когда он умирал – настолько был разбит. Но все равно я старался делать то, что я мог, и этот мальчишка, умирая, молился Богу и говорил: спасибо, Боже, за добрых людей, за батьку, за мамку, которых ты послал мне, за республику Крым. Один из моих приемных… мне казалось, я зря потратил на него время, деньги, сердце. Ну, в высшей степени негодяй. Обворовывал, я его из тюрьмы выкупал, отступая от своих принципов. Но в конечном итоге мы расстались в очень жестком разговоре. Я сказал: «Все, до свиданья, не хочу разговаривать». Проходят годы. Недавно приехал в аэропорт с женой, сынишкой, меня в командировку провожать. Работает в Донецке на шахте, трудится. Говорит: «Пап, никогда их не брошу». И, уже обнимая перед вылетом, на ухо мне говорит: «Папа, не напрасно все было».

То есть, иногда нам может казаться, что мы потратили время зря, но оно, может, совсем по-другому потом обернется. Поэтому нельзя бояться. Да, может, не сладится, но надо стараться, это лучше, чем если никто не придет в их жизнь. Кому 15-16, им очень нужны взрослые люди рядом, кто будет любить, посоветует, просто будет помнить.

Я рос в семье алкоголиков, поэтому мне, может быть, проще понимать моих мальчишек и девчонок из таких семей. Я их понимаю, их боль, их радость. Но мне Бог послал хорошего человека. Мой сосед на 20 дет старше меня был, и он интересовался, сколько раз я отжимаюсь от пола, и я ради него бил рекорды. Он не стал для меня приемным отцом, а до сих пор это мой друг по жизни, вот ему уже 65. Так что им нужны взрослые, очень нужны. И там, где мы можем еще успеть, надо не бояться прийти в их жизнь. Один из лучших педагогов современности сказал, что каждый ребенок, как бы он не демонстрировал свою независимость, мечтает о строгости. У них наряду с желанием свободы есть естественная потребность в старших авторитетных людях рядом с ними.

Я просто хочу сказать: не должно быть так в нашей стране, гордящейся тысячелетним христианством, чтобы проклятие сиротства не ушло. Оно уйдет, мы справимся, у нас хороший народ, у нас классные люди, немножко нас потрепала советская история. Но мы поднимемся, правда. У нас будет культура усыновления. На днях я смотрел репортаж Леонида Парфенова, меня потрясла статистика по Петербургу, она настолько шокирующая, что явно отражает какой-то тренд: 50% жителей Питера допускают, что в будущем они могут взять приемного ребенка. То есть это совершенно новое явление, у нас есть хороший тренд, появляется культура. Когда и мои друзья взяли первого, нас замучили вопросами, а что, вы своих не можете уже больше иметь? Сегодня, когда наши дети знакомятся, им часто задают вопрос: тебя родили или усыновили? То есть это становится нормой культуры, и это в моем окружении очень чувствуется, и я вижу, что это в России начали поднимать. Буквально вот, мы были в Новосибирске, там мой друг проводил семинар год назад, и из той небольшой аудитории, которая собралась, уже у 12 приемные дети, и некоторые хотят взять еще. То есть люди все смелее становятся.

У нас под Мариуполем есть то, что мы называем деревня-пилигрим. Мы там покупаем домики, ремонтируем, и туда въезжает приемная семья. Хоть и очень тесно. Герой Украины, человек года, с 11 приемными детьми живет на 54 кв. м. Просто шок. Слава богу, политики пообещали построить им дом. Но это важно, что мы селим семью уже не в готовый дом, и она создается не для того, чтобы ей дали этот дом. А сначала создается семья, мы смотрим, как они живут, чем-то им помогаем, и если очень стесненные условия – покупаем домик, делаем там ремонт. Когда все наоборот происходит – это неправильно.

Мои дети очень сообразительные! На них проводили тесты, серьезные научные исследования. И социологи, психологи были в шоке! Они говорят, что не могут даже поверить в это. Пересчитывали несколько раз. Средний ребенок в нашем детском центре намного сообразительнее среднего ребенка в семье. Понятно, что не по знанию химии, физики, географии, но именно по уровню, как работает соображалка. Огромный плюс – коммуникативные способности, удивительные. И они талантливые, правда, талантливые. Я бы добавил сюда мой любимый образ, который я называю приступами счастья. Для меня это ровно как топливо для души. Я боюсь, что я помру от приступов счастья, потому что позитивный стресс – тоже стресс.

Например, Сашка мой, в 14 лет пришел ко мне в семью, ни одной буквы не знал. Сидим вечером, Рождество, праздничный стол, и я по кругу говорю, ребят, кто о чем мечтает в этом году, какие подарки кто хочет? Ну и пацаны заказывают, кто ролики, кто коньки, кто телефон, и до Сашки доходит круг, и он выдает такую фразу, от которой мне понадобилось время, чтобы успокоиться и вернуться к процедуре. Он говорит: «Ты знаешь, батя, у меня 4 месяца назад не было ни отца, ни матери, ни крыши над головой, ни братьев, ни сестер. Чего я хочу? Да не надо ничего, у меня теперь все есть». И это глубокое удовлетворения, эти самые приступы счастья, которые ни на что не променять – это самая большая ценность в жизни.